Акеми укрывалась от палящего солнца в беседке для богатых проезжающих, ей виделись нагие опекунша и Дилип в задней комнате пекарни, она отчаянно сетовала на свой ум, который не мог вывести ничего определённого из обуревающих представлений. А представлялось неистовое: как обнажённую и беззащитную плоть, невольницу разума, вгоняет в пот яростный грехотворник, и свободная от греха рабыня пылко сожалеет о неисправимости невольника порока…
Виджайя приехала рассеянная и утомлённая, сказала расслабленно, что нуждается в часе дневного сна. Ей и Акеми отвели по комнате. Девушку жестоко изводила тоска, и до чего не терпелось в дорогу! Наконец она и наставница вновь расположились в удобном возке и услышали мерный цокот копыт.
В неохотно подступавших сумерках, когда небо так светоносно розовело, что, казалось, ночь не ляжет на землю, Акеми увидела родное гнездо. За живой вечнозелёной изгородью протянулась седловина, в ней меж пологих, покрытых лесом склонов размещались строения. Самое большое, возведённое из камня, с бревенчатой надстройкой, было господским домом. Повозки подкатили к нему по дорожке, выложенной плитками песчаника, и навстречу молодой госпоже выбежала женщина, смутно памятная Акеми. Отец перед смертью сделал любимую невольницу Мишори главной управительницей своего владения. Она приветствовала хозяйку, стоя на коленях, и произнесла в экстазе, подобном молитвенному:
— Пусть охранят боги твой очаг, как хранили его до сих пор, и подарят тебе благоденствие и превеликие радости под твоим кровом!
Дюжина служанок позади неё, так же на коленях, восхвалила госпожу в заранее заученных напыщенных выражениях. Из этих женщин разве лишь одна-две видели Акеми, когда она была ребёнком.
Мишори сообщила, что всё приготовлено для омовения тел и вечерней трапезы. Хозяйку и её гостью провели в помещение с куполообразным потолком и круглым бассейном, куда тут же полилась нагретая вода; воздух стал плотным от пара, ароматным от благовоний. Служанки раздели, выкупали Акеми и Виджайю, после ужина гостья направилась в отведённый ей покой, а хозяйке расторопная Мишори показала спальню, где полы устилал искусно сработанный узорный палас.
Акеми распласталась на постели, повторяя себе, что в этом доме все ждут её приказаний и она должна утопать в блаженстве. Мешало, однако, сознание: вольна ли она даже здесь в своих самых сокровенных желаниях?.. Из страха небесной кары она сплела пальцы рук, мысленно твердя, как ей ненавистен соблазн греха. Вдруг на неё нахлынули жаркие звуки музыки — она узнала струнный щипковый инструмент саз, его звон сопровождался негромким напряжённо-стремительным боем барабанов. Донеслись сильные мужские голоса, страстно-плотский дикарский напев сорвал юницу с постели: нагая, она скользнула к открытому окну.