— Это в благодарность за его гостеприимство! — весело рассмеялся Парис, когда они подошли к кораблю.
Вслед за ним грубо захохотала вся его свита. Друзья троянского принца начали на чем свет поносить Менелая, так доверчиво принявшего заморских путешественников за друзей и так не вовремя отбывшего по делам. Его простоту поносила даже Елена. И даже служанка. А кормчий с корабля воскликнул:
— Ветер попутный! Боги нам благоволят!
Увидев все это, Кассандра с отчаянием воскликнула:
— Сделайте хоть что-нибудь, всесильные боги! Парис не должен доплыть до берегов Греции! Пусть морская пучина проглотит его корабль. Ведь если он доберется до Спарты, Трою уже не спасти!
— Трою погубят не боги, а смертные, — покачал головой Аполлон. — Разве боги заставляют плыть Париса в Спарту? Его гонят туда честолюбие и жажда славы. Слава толпы! К тому же бывший пастух искренне считает, что из всех смертных он единственный достоин обладать самой красивой женщиной на земле.
— Но он не знает, чем это грозит его родному городу.
— Разве ты его не предостерегала? — поднял брови Аполлон.
— Я много раз пыталась с ним поговорить. Но он слишком горд, чтобы слушать меня, и слишком высокомерен, чтобы считаться со мной. Он сказал: «Какое мне дело до какой-то Трои и до жизней каких-то троянцев, если прекрасную Елену мне обещали сами боги. А если они обещали, никто из смертных не сможет воспрепятствовать тому, чтобы я ею обладал».
— Ну так время еще есть, — улыбнулся Аполлон. — Возможно, он одумается в пути и наконец начнет считаться с себе подобными. Возможно, его к этому подтолкнет гостеприимство Менелая.
— О нет, никогда Парис не будет считаться с себе подобными, потому что себя он считает выше всех!
— Но, может быть, Елена захочет сохранить свою благочестивость и верность мужу и откажется бежать с чужеземцем?
— Разве у тех, чья слава простирается от земли до неба, бывает благочестивость? О нет, на верность Елены надеяться нельзя.
— Но, может быть, Менелай проглотит обиду, и великодушно простит гостя, и даже (чем Гермес не шутит!) поблагодарит Париса за то, что он помог распознать лисью натуру жены?
— О нет! Ярость Менелая куда сильней великодушия. Он будет помнить свои обиды даже в царстве Аида.
— Но, может быть, в его старшем брате Агамемноне проявится мудрость и ему удастся убедить брата, что его задетое самолюбие не стоит жертв стольких невинных людей, которых он собирается втянуть в войну?
— Не верю! В Агамемноне нет никакой мудрости! А самолюбия в нем больше, чем в Менелае.
— Но, может быть, ахейские цари откажутся участвовать в войне, сославшись на незначительность причины?