— Почему не можем? Можем! — заверил Берестов, кладя руку на ремень.
Ему это явно нравилось. А Тарас предчувствовал, что у Галки грядет истерика. И точно. Оставшись в нижнем белье, она встала в такую же позу, что и каменная Алина, и вдруг разрыдалась.
— Неужели я хуже этой лошади? Эта Алинка тупая… Мы с ней в одной школе учились, — выкрикивала сквозь рыдания Галя.
Берестов ринулся ее успокаивать.
— Ты не только не хуже, но значительно лучше любой лошади, — произнес он, прижимая ее к себе. — Если хочешь, я тебя нарисую.
— А вы художник? — удивилась Галя, отрываясь от его груди.
— Да! — не моргнув, соврал Берестов. — Правда, у меня несколько свое видение предмета и меня не совсем понимают, ну… это не столь важно.
Берестов подмигнул Тарасу, что означало: «Можете следовать дальше, я ее успокою…» И Тарас, взяв Елену за руку, повел на первый этаж.
В каптерке сторож был в отрубе, телевизор выключен, сигнализация в норме. Карасева заинтересовал еще один прибор, висящий над «Рубином», на котором было написано: «Подвал». Он был пыльным, запаутиненным и явно нерабочим. Карасев хотел его включить, но, подумав, отдернул руку. «Еще ненароком сработает сигнализация на пульте. Утром про него спрошу», подумал он и достал из пакета бутылку водки. После чего взял со стола два граненых стакана и отправился с Ленкой в зал с восковыми фигурами.
Когда они вошли в зал, Лена тихо ойкнула и прижалась к Тарасу. Сердце у Тараса замерло. Было действительно жутковато. Он подошел к Берии и так долго вглядывался ему в глаза, что тот пошевелил зрачками. Тарас отскочил, а Елена, взвизгнув, спряталась за его спину.
— Видала? — прошептал он.
— Что? — спросила она.
— Как Берия моргнул.
Лена выкатила свои и без того огромные глазищи и произнесла полушепотом:
— Тарас, прекрати пугать. Я ведь описаться могу.
Такая перспектива не заинтересовала Тараса. Он откупорил бутылку и разлил по стаканам. После того как парочка опустошила содержимое стаканов, страх прошел. Они стали бродить по залу от фигуры к фигуре и внимательно вглядываться в глаза и руки. Все стояло на месте, тихо, мирно, как положено скульптурам, только Петр Первый был без камзола и треуголки, а так больше никто не шевелился и не моргал. Елена на всякий случай пряталась за спину Тараса, поминутно прижимаясь к нему своей горячей грудью. В скором времени Тарас и сам сделался огненным. Напротив семейства Николая Второго следователь по особо важным делам не выдержал и впился губами в белую шейку «экспертши».
— Какой мы пример показываем царским детям, — прошептала она, закатывая глаза.