— А что так, — усмехнулся Басманов, стирая кровь с рассеченного кошелем лба. — Сильна железом махать?
— Не оттого оробел я, — сказал донец, тяжело опускаясь на лавку и зажимая раненое запястье свободной рукой, — что она рубилась лихо. Глазищи у нее — словно болотные огни. Глянул я — едва не затянуло…
— Влюбился, наверное, — заметил Аника с кривой усмешкой и принялся деловито скручивать ремнем руки обморочной пленницы. — Жаль только, что из-за этой шустрой твари уложил я своего жирного каплуна. Хотел в полон взять — не вышло.
Снаружи внутрь заглянул казак, стороживший окно.
— А твой живехонек? — спросил Басманов.
В ответ донец только безнадежно рукой махнул:
— Кончился, падла. Сам не заметил я, как удавил.
— Выходит, — заметил князь, — один у нас живой трофей образовался. Но и на том спасибо.
Пока портупеей перетягивали кровоточащую руку раненого, Аника взвалил на плечо пленницу и отнес к лодке.
Басманов бегло осмотрел халупу. Ничего приметного он не нашел — обычная рыбачья хибарка, каких полно.
— Сжечь здесь все, — сказал он. — И пора вер-таться.
Лодка отчалила от разгорающегося в ночи домика. Разглядывая полонянку, опричник задумчиво протянул:
— Молодая девка… Ладная… И как таких земля носит?
— Мать честная, — вдруг воскликнул тот казак, что помоложе.
— Что такое? — переспросил Аника.
Вместо ответа донец провел пальцем по щеке девицы.
— Факел поднеси, — едва ли не заикаясь, сказал он.
Козак, игнорируя растерянные взгляды спутников, зачерпнул за бортом воды, плеснул на физиономию пленницы и вновь провел по щеке.
Там, где влажные пальцы касались кожи, остались светлые следы, будто кожа слезла.
Женщина слабо застонала.
— Дай-ка я, — Аника еще раз плеснул в лицо таинственной полонянки водой и бесцеремонно принялся вытирать его найденной на дне лодки мешковиной.
Грим, покрывавший лицо, сполз, отвратительно исказив черты миловидной мордашки. В неровном свете факела взорам предстала не симпатичная женщина, а омерзительная старуха, вся в морщинах, словно печеное яблоко.
— За борт ее, — прошептал, крестясь, Козодой. — Брюхо вскрыть, чтобы не всплыла, и в воду.
— Я тебя самого сейчас в воду спихну, — проворчал князь. — Эка невидаль — старуха! У меня Ярослав в остроге мается, да и тебе он не чужой.
— А вот и зеркальце, — заметил Аника, быстро обшаривший костюм пленницы.
— Дела… — протянул Козодой и зло сплюнул за борт.
На берегу их встретили оба встревоженных заревом дружинника.
Они приняли ношу и пошли, уже не таясь, шумно ломиться к оставленным коням.
Басманов натянул на мокрое тело дожидавшуюся на суку одежду.