«Шарман, сэр Майкл, сестры у вас… Слов нет! А парни-то прибалдели, ведь не видали ж такого никогда! Ну, баба Нинея, нашелся-таки антидот на твое волховство! Хоть напрочь вся исколдуйся, а эти соплячки, сами того не понимая, только бровью поведут, и пацаны про все твое внушение враз забудут!»
Сестер наконец проняло. Анька первая, хихикнув, развернулась и шмыгнула за угол, за ней устремилась Машка. К такому вниманию к своим персонам девки еще не привыкли и купаться в нем, как в живой воде, не научились.
«Ничего, научатся… И привлекать к себе внимание, и удерживать, и силы в нем черпать, и… жилы рвать, чтобы подольше это свойство сохранять, несмотря на возраст. Ну, мадам Петуховская, держитесь! Если обычный женский бокс – зрелище, для людей понимающих, не только и не столько спортивное, то уж виртуальные бабьи поединки и вообще – пиршество богов! Валяться вам, баронесса, в нокауте, уж я позабочусь!»
Мишка снова обернулся к «курсантам» и, с трудом сдерживая улыбку, заорал:
– Команды не слышали?! Слезай! Расседлывай!
Ратники «Младшей стражи» пососкакивали на землю и деятельно засуетились, время от времени бросая взгляды на угол, за которым скрылись Мишкины сестры. Пока парни расседлывали коней и заводили их под навес, на крыльце нарисовался сам батюшка воевода Корней Агеич. Выглядел он не совсем здоровым, хмурым и озабоченным, приняв рапорт Михаилы о прибытии первого десятка, велел всем отправляться в новое здание обедать, а внука позвал с собой в дом.
* * *
В горнице был накрыт обед на двоих. Мишка жадно припал к поднесенному Листвяной ковшу с квасом, а дед, дождавшись, пока внук утолит жажду, без всяких предисловий огорошил:
– Убивать нас будут, Михайла.
– За Пимена?
Дед удивленно изогнул бровь – реакция внука в который уже раз оказалась нестандартной. Естественным было бы вскрикнуть: «Как убивать? Кто?» – или что-нибудь в этом роде. Но Мишка, без всяких вскриков и других проявлений эмоций, просто спокойно спросил, вернее даже было бы сказать, осведомился. Дед вроде бы недовольно повел плечами, но комментировать поведение внука не стал, а ответил на конкретно заданный вопрос:
– И за него тоже… Но эта причина только для Пименова брата Семена – главная. У остальных – другое.
Мишка оглянулся на Листвяну. Та, и не думая уходить, стояла у двери, сложив руки под грудью. По всей видимости, дед доверял своей пассии полностью. Мишка свои соображения вслух высказывать не стал – деду виднее, задал следующий вопрос:
– Что другое, деда?
Дед повозил ложкой в миске со щами, вздохнул, отложил ложку в сторону. Было очень заметно, что старому сотнику тоскливо до невозможности. Мишка решил было, что деду не по нраву необходимость вести с четырнадцатилетним отроком разговор, как со взрослым, но потом пришла мысль о том, что в сотне намечается усобица – для сотника позор невыразимый. Дед прежде всего нуждался в моральной поддержке, и оказать ее требовалось немедленно.