Почти сразу ко мне в комнату пришла хозяйка. Ее проигранное пари сына волновало больше, чем его. Пятьсот рублей серебром были значительной суммой, больше десяти тысяч на ассигнации, деньги за которые можно было купить небольшую деревеньку.
— Вам что-нибудь удалось сделать? — спросила она, садясь в кресло.
— Да, — ответил я, — начало положено, теперь будем ждать развития событий.
— Я это заметила, — не без сарказма в голосе, согласилась она. — Вы уже выиграли тысячу серебром. Только отдать вам долг мы сейчас не сможем. Позже когда продадим овес.
— Овес? Ну, и как он нынче, дорог?
— Какой там, сейчас продавать только себе в убыток, нужно ждать до весны.
— Ладно, мне не к спеху. Я с Петра Андреевича денег брать не собирался. Пари-то было лишь для того, чтобы зацепить капитана. Теперь ему придется или расплачиваться или отвязаться от французов.
— Правда! — до неприличия откровенно обрадовалась она. — А я то думала, что вы все это затеяли корысти ради! Благородного человека сразу видно!
— Какое там благородство! Давайте сейчас пошлем за Любашей и вы сами ей отдадите вольную. Что бы я был ни при чем.
Почему-то это предложение Екатерине Романовне не понравилось. Она немного смутилась и не сразу нашла повод отказаться:
— Вы лучше сами отдайте ей вольную, когда будете уезжать. Пусть знает кто ее благодетель.
— Пожалуй, что и отдам, — сказал я, — только сейчас при вас. Пусть девушка порадуется.
— Ну, зачем же при мне, я, пожалуй, что и пойду, — заторопилась Кологривова.
Мне не понравился ее виляющий взгляд, и я без принятой «в наших кругах» вежливости прямо сказал:
— Что-то вы темните, голубушка, раз был договор значит нужно его выполнять. Посидите еще минутку, я вас долго ждать не заставлю.
Я вышел в коридор и тут же в коридоре увидел Любу.
— Хорошо, что ты здесь, — сказал я, — зайди ко мне на минуту.
Мы вошли в комнату и столкнулись с барыней, которая собиралась улизнуть.
— Куда же вы Екатерина Романовна? — холодно, спросил я. — Мы же договорились! — после чего обратился к крепостной. — Люба, барыня хочет отпустить тебя на волю.
— Что? — испугано, воскликнула девушка. Она побледнела и переводила ничего не понимающий взгляд с Кологривовой на меня, побледнела и упала на колени. — Барыня, голубушка, неужто, правда, вольную мне даете?!
— Даю, даю, да полно тебе глупая! — смутилась Екатерина Романовна. — Встань с пола, не меня благодари, а Алексея Григорьевича. Это он за тебя хлопотал.
— Вот твоя вольная, — сказал я, отдавая Любе документ.
Девушка была так взволнована, что вся пошла красными пятнами. Думаю «родной матери» помещице, было не очень приятно видеть такую неприкрытую радость.