— Голубушка, да я век буду… — бормотала крепостная раба, разворачивая бумагу делающую ее свободным человеком.
Однако осмотрев бумагу, Люба недоуменно посмотрела на нас обоих и встала с колен:
— Барыня, как же так? Бумага-то простая, а не гербовая. Какая же это вольная?!
— Простая? — очень искренно удивилась Кологривова. — Знать мне такая под руку подвернулась, а я и не доглядела.
— Нехорошо, госпожа Кологривова, — сказал я, не желая участвовать в ее комедии. — Это уже прямой обман!
— Помилуйте, Алексей Григорьевич, что вы такое говорите! Какой же в том обман? Я, право, такая рассеянная. Любушка, вели Тишке принести мое бюро, я тут же новую составлю по всей форме.
Люба поняла что происходит, не заставила себя просить дважды и стремглав, выскочила из комнаты. Мы с Екатериной Романовной остались одни.
— Значит, за неимением гербовой, пишите на простой? — спросил я.
— Я же сказала вам что ошиблась! — в сердцах, сказала Кологривова. — Великое дело!
— Вы правы, что тут такого, когда вместо документа вы мне подсунули филькину грамоту! Смотрите, как бы вам самой не обмануться! — с угрозой добавил я.
Ответить Екатерине Романовне было нечего, но, мне показалось, что она вполне простила себе маленькую, невинную хитрость и только заботилась, как легче выйти из неловкого положения.
— Ах, молодой человек, поживете с мое, и вы тоже научитесь не доверять людям! Вы думаете помещичья жизнь — сахар? Знали бы вы, сколько у нас забот! Иной раз, думаешь, к чему мне все это!
— Понятно, — посочувствовал я. — Так зачем же вы мучаетесь? Запишитесь в крепостные крестьяне и наслаждайтесь жизнью!
Достойно ответить Кологривова не успела, вернулась Люба с переносной конторкой. Барыня открыла ее специальным ключиком, долго перебирала какие-то документы, наконец, нашла чистый лист гербовой бумаги и очиненное перо. Мы, молча за ней наблюдали. Она, наконец, начала писать. Я был настороже и смотрел из-за плеча, что она пишет.
— Все? — наконец, спросила она, косясь на меня обиженным взглядом.
— Подпись забыли поставить, — напомнил я.
Екатерина Романовна скорбно вздохнула и расписалась.
— Вот теперь все, — сказал я, забирая у нее из-под руки документ.
Она заткнула бутылочку с чернилами пробкой, собрала письменные принадлежности, аккуратно разложил все на свои места, и заперла крышку бюро ключиком. После чего вскинула на меня взгляд оскорбленной добродетели.
— Теперь вы довольны?
— Отчасти, — ответил я. — Не плохо было бы вам еще наградить Любу за беззаветные труды.
Мой совет услышан не был.
— Отнесешь бюро назад ко мне в спальню! — приказала барыня бывшей крепостной и выскочила из комнаты, хлопнув дверью.