— Погоди, я тебе сейчас все до слова передам, — сказал он, с видом, будто собрался отвечать урок. — Ты сначала хотел все на бумаге написать, да потом забоялся, что она в чужие руки попадет, и заставил на память вызубрить.
Иван сосредоточился, прикрыл глаза и отбарабанил:
— Нам нужно приехать в деревню Сосновку, отсчитать третью избу от околицы и сразу после полуночи бросить в печную трубу бомбу, — он открыл глаза и утвердительно кивнул. — Вот все в точности, ничего не забыл.
— Точно ничего? — засмеялся я. — А как на избу забраться знаешь?
— А как же, туда княжна Марья должна залететь, кроме нее никто не сможет. А что, она взаправду летать умеет?
— Умеет.
— Надо же! А я сперва, на эту портниху подумал, такая полетит… Любо — дорого…
— Ваня, не отвлекайся, у тебя жена есть.
— Будто у тебя нет! Алевтина Сергеевна, тебя, думаю, за таких гостей не похвалит!
— Кто? — громко воскликнул я. — Ты о ком это сейчас сказал?
Иван испуганно на меня посмотрел и на всякий случай отодвинулся подальше.
— А что я такого сказал? Сам знаешь, твоя Алевтинка людей насквозь видит.
— Погоди, так ты знаешь, где она и до сих пор молчишь?!
— А ты, что сам, что ли не знаешь? Вы же с ней…
— Что мы с ней! Я ведь живу совсем в другом времени!
— Ну, да, извини, я как-то запамятовал. Оно конечно, с тобой не очень разберешься, то ты там, то ты здесь…
— Рассказывай, как она, что с ней? — перебил я.
— А чего рассказывать-то? Обыкновенно, живете вроде дружно, а там кто вас знает, может, между собой и ссоритесь…
— Значит, Аля жива, здорова? — не слушая его вздора, взволнованно, перебил я.
— Да вроде пока Бог миловал. А ты, что и, правда, ничего не помнишь?
— Что я должен помнить? — рассеяно, как раньше он, думая не о собеседнике, а о неожиданном известии, спросил я. — А сын, сын тоже с ней?
— Антон Алексеевич?
— Да, что б тебя, конечно, Антон!
— А чего ему при материнской юбке сидеть, он теперь в кадетском корпусе, скоро, глядишь, офицером станет.
— То есть как это офицером? Он же еще совсем маленький!
— Почему маленький? Ему, если не ошибаюсь, уже лет тринадцать.
— Неужели?! Да, в общем, так и должно быть… Родился он в восьмисотом, сейчас двенадцатый…
— Ну, чего ты Григорьич так убиваешься? Натешишься еще со своей Алевтинкой. А портниху-то, как зовут? Ты, вроде, говорил, Любой?
— Любой…
— Ишь ты, — мечтательно сказал Иван, — Значит, Любовь! Имя-то, какое приятное!
— Ты, это, губы зря не распускай, тоже мне, романтик любви. Как, кстати, твоя Марфа Оковна?
— Чего ей сделается, жива, здорова. А вот, что я тебя хочу спросить, Алексей Григорьевич, как это вы вдвоем с одной Алевтиной будете жить? Не рассоритесь?