Сима посмотрела на Кирилова и с грустной улыбкой сказала:
— Ну вот, Максим Петрович, зря вы искупались, теперь и ваше сердце не будет знать покоя.
— Вы — коварная женщина, Серафима Ивановна, ведь это вы предложили мне искупаться. И знали, чем это мне грозит…
Максим Петрович засмеялся и добавил:
— И отвечать за последствия придется, я думаю, вам!
— Ну… Я для вас большого интереса не представляю, я женщина простая и совсем не юная.
— Я тоже не молочно-восковой спелости и не граф…
Хасан бросил быстрый взгляд сначала на Кирилова, потом на Симу и, подняв глаза, задумчиво произнес:
— Только Аллах знает дорогу сердца… Пора мне, пойду к отаре. Спасибо, что заехали, и за гостя тоже спасибо!
— И нам надо ехать, Хасан Аубекирович, иначе засветло не вернемся назад. Вам спасибо за айран и за рассказ. Всего доброго!
Было уже около четырех часов дня, когда они снова вернулись к озеру и вышли в обратный путь. Дневной зной раскалил безветренный воздух, в траве звенели кузнечики, и как всегда в это время, пахло чабрецом, душицей, земляникой, березовыми листьями, словом, всем, чем пахнет лето там, где пролегает граница между пышными альпийскими лугами и лесом, как будто перенесенным сюда из среднерусской равнины. Солнце постепенно скрылось за набежавшей откуда-то из-за гор пеленой облаков, которая становилась все плотнее и плотнее, и когда лошади пошли уже под густыми темными пихтами, прогремел первый раскатистый удар грома.
— Ну вот, я же говорила вам, что дождь может пойти в любую минуту! Давайте быстрее, может быть успеем к пикету!
Корнет побежал мелкой рысью. Вполне освоившись в седле, Максим Петрович также слегка пришпорил лошадь и та резво пустилась вдогонку. Он почувствовал влажный ветерок на лице и вспомнил старую персидскую пословицу о том, что среди удовольствий жизни мужчина обязательно предпочитает верховую езду. Лошади бежали все быстрее, но когда Максим и Серафима выехали на широкую поляну, стена дождя, которая с шумом двигалась где-то сзади, все-таки накрыла их и они сразу оказались под обрушившимся с неба водопадом. Сима направила своего коня на едва заметную тропу, и через две-три минуты они оказались перед дверью небольшого бревенчатого домика, очевидно, специально построенного в стороне от лесной дороги.
— Четвертый пикет, — сказала Сима, — сейчас я открою дверь и будем сушиться.
В домике было сухо и на удивление тихо. Шум дождя едва проникал сквозь деревянные стены, и только тусклый серый свет да капли, стекавшие по стеклу, напоминали о том, что там, за окном бушует непогода. Сима сразу же достала из рюкзака пакет с бумагой и спичками, подошла к печурке, сваренной из железной бочки, и попыталась разжечь уже заложенный кем-то сухой хворост. Так и не успев надеть брезентовую куртку, она промокла насквозь с головы до ног, ее руки подрагивали от холода, ломали спички и Кирилов, забрав у нее коробок, быстро поджег смолистые ветки с берестой, раздул пламя. В домике сразу стало тепло и светло от огня, который гудел в проеме печки, не закрытом дверцей.