На третий или четвёртый день я уже в десять часов освободилась от школьных занятий и пришла домой до полудня. Кухня была пуста; стеклянная дверь, ведущая в комнату и завешенная белой кружевной гардиной, была затворена. Я тотчас увидела, что мать находится в комнате с господином Экхардтом. И поскольку они не услышали моего появления, я вела себя тихо и очень хотела подслушать их разговор, ибо полагала, что речь снова зайдёт обо мне.
Вот до меня донеслось, как мать сказала:
– Ничего вы не слышали, это всё напраслина с вашей стороны…
– Но вы вспомните хорошенько, ведь именно так и было… Я расслышал совершенно отчётливо, как вы говорили, что у вас-де ещё ничего не произошло, и как вы требовали от мужа исполнить второй номер.
Мать рассмеялась:
– Да, разогнались, от него второй номер… тут будешь рада, если он на один-то сподобится.
– Ну, вот видите, – ревностно заявил Экхардт, – он кончает раньше вас, потому что чересчур слабосилен…
Мать ворчливо ответила:
– Другие мужчины тоже немногим лучше.
– О-го-го, тут вы, однако, очень даже ошибаетесь, – возразил господин Экхардт, – лично я могу сдерживать себя сколько хочу, и если вы желаете получить удовлетворение трижды, мне это ничего не стоит.
Мать засмеялась:
– Такое всякий может сказать. Я этому не верю… Вы только бахвалитесь…
– Что? Я бахвалюсь?! Это я-то бахвалюсь? Дайте разок попробовать… вот тогда сами и увидите…
Мать отрицательно покачала головой:
– Нет, нет, вы же прекрасно знаете, что я этого не сделаю.
Экхардт ухватил её за талию:
– Да давайте же, как раз сейчас я был бы весьма расположен, исполнить парочку номеров…
Он наседал на неё, она упиралась:
– Отпустите меня, господин Экхардт, я закричу…
Экхардт отпустил её, однако остался сидеть к ней вплотную и прошептал:
– Давайте, госпожа Мутценбахер, позвольте мне это, вы мне уже давно нравитесь.
Мать отодвинулась от него и решительно покачала головой:
– Оставьте меня в покое, пожалуйста, я женщина порядочная!
Моя мать была стройной, крепко сложенной женщиной и ей в ту пору было, вероятно, лет тридцать шесть-тридцать восемь. У неё было ещё свежее лицо и красивые белокурые волосы.
– Послушайте, – сказал Экхардт, – по вам, однако, совершенно не скажешь, что у вас уже трое детей…
Мать никак не прокомментировала это признание, а он продолжал:
– То бишь, я хотел сказать, что по лицу этого не заметишь… однако где-нибудь уже, наверняка, видно…
– Нигде ничего не видно, – запальчиво воскликнула мать, верно, задетая за живое, – я всё такая же, какою была в девицах.
Теперь он изобразил недоверие:
– Быть такого не может… Знаем мы эти байки.