– Её-то? – улыбнулся Экхардт. – Да ты, случаем, не ревнуешь ли?
– Конечно, ревную, – запальчиво сказала мать, – я хочу, чтобы ты сношался только со мной… только со мной, со мной одной…
– Но разве ты сама не позволяешь другому себя сношать?
Она пришла в явное недоумение:
– Я? Это кому же?
– Ну, своему мужу, к примеру… или не так?
– О, этому… я его больше близко не подпущу…
– Ничего не получится, если он захочет тебя отпудрить…
– Да он, – раздражённо заявила она, – делает-то это только раз в две-три недели, и это тебя смущать не должно… Он вставит его самую малость, пару раз пройдётся туда-сюда и уже готов…
– В таком случае, – сказал Экхардт, – и я буду пудрить свою девицу один раз в две-три недели, тоже не стану вставлять ей полностью, и мы с тобой, стало быть, на этом в расчёте.
– Я прошу тебя, – предостерегла она, – только будь внимателен и осторожен. Ты можешь быть пойман, и затем предстать за такие дела перед окружным судом.
Экхардт улыбнулся:
– Нет, нет, меня не поймают, нет. Да и ты сама тоже не останешься в накладе, если я иной раз возьму девчонку и, как следует, её пропечатаю…
– А теперь уходи, – сказала мать, – скоро уж полдень, и кто-нибудь может придти…
Они ещё раз прижались друг к другу. При этом Экхардт держал обе руки на груди матери, а та – на ширинке его брюк. Потом Экхардт вышел из комнаты.
Увидев меня, он в первое мгновение оторопел от испуга.
Я лукаво улыбнулась ему, а он на несколько секунд так смутился, что не в состоянии был слова вымолвить. Затем он подошёл ко мне и шёпотом спросил:
– Ты что-нибудь видела?
Вместо ответа я продолжала улыбаться. Он запустил мне руку под юбки и, поигрывая моей плюшкой, произнёс:
– Ты ведь никому не расскажешь… не правда ли?
Я лишь утвердительно кивнула, и он оставил меня в покое, поскольку опасался, что на кухню в любой момент может войти мать.
С той поры я несколько раз подсмотрела, что вечером, пока отец ещё сидел в ресторане, мать ходила к Экхардту на кухню, и я слышала, как они оба тяжело там пыхтели. Однако сама я с того дня совокупляться с господином Экхардтом прекратила. Почему? – я, собственно говоря, объяснить затрудняюсь, просто что-то во мне этому воспротивилось. Однажды он явился домой после обеда, видимо, с этой целью, и застав меня одну, стиснул в тяжёлых объятиях. Поскольку я упиралась, он швырнул меня на пол и улёгся на меня сверху. Но я стиснула колени и оттолкнула его, и тогда он вдруг остановил свой напор, бросил на меня странный взгляд и с тех пор больше ко мне не прикасался.
В течение следующего года я поочерёдно сношалась с Алоизом, затем с господином Гораком, которого прилежно навещала в подвале. Шани тоже однажды появился у меня и, едва успев переступить порог, сообщил, что у его матери и старшей сестры, дескать, месячные и поэтому сегодняшней ночью он отпудрил только Ветти. И что в следующую ночь ему совершенно никого не надо сношать. Мы воспользовались случаем, чтобы стоя на кухне в крайней поспешности исполнить один номер, от которого у меня в памяти, признаться, не сохранилось ничего, кроме того факта, что Шани констатировал у меня наличие небольшой груди. Я действительно к тому времени уже обзавелась парочкой маленьких яблочных половинок, которые симпатично торчали в разные стороны. Через одежду их ещё нельзя было почувствовать, как следует, но когда несколько дней спустя я подвела ладонь господина Горака под сорочку, тот пришёл в такое восхищение от своего открытия, что у него тотчас же снова встал хвост, хотя он только недавно уже два раза меня отбарабанил. В результате он собрался с силами и, беспрерывно играя моей грудью, совершил третий подвиг, что с неоспоримой очевидностью доказало мне ценность нового раздражителя. Мой брат в этом году тоже несколько раз сношал меня. Он не переставал мечтать о госпоже Райнталер, однако всё никак не мог овладеть ею.