– Но почему так рано! Не можешь до дома потерпеть!
Но Макс с помощью одного молодого скульптора уже выдвинул на середину зала софу и, сопровождая свои слова широким жестом руки, крикнул:
– Это спальня Гретхен! Текст, конечно, не Гёте, а мой, то есть гораздо лучше!
Затем оба актёра начали играть «пантомиму», как они это называли, и играть так комично, что все мы от смеха готовы были под стол свалиться. Особенно Теодор исполнял роль ужасно смешно! Шикарная Нанни уселась на софу и сделала вид, что расчёсывает волосы. Теодор склонился, выставив толстый зад, и подглядывал между двух пальцев, как если бы это была дверная щель. А Макс с комичной серьёзностью продекламировал:
Гретхен в горенке сидит!
Член у Фауста зудит!
Потом Теодор вынул из штанов свою толстую, крепкую макаронину, поиграл ею, погрозил члену пальцем, и сделал такие движения ртом, будто разговаривал со своим нетерпеливым братцем и его успокаивал. Макс прокомментировал это так:
Гретхен, похоже, пропала теперь!
За Фаустом нашим захлопнулась дверь!
Нанни при этих словах сделала вид, что очень испугалась, с немым криком заметалась по «сцене», приложила обе ладони к щекам и широко раскрытыми глазами взглянула на тугой хвост своего «Фауста», энергично покачала головой и, снова усевшись на софу, высоко задрала ноги, отчего юбка её соскользнула вниз! Теодор с комичным сладострастием уставился на её симпатичные ножки, повилял своей жёсткой макарониной, и «Гретхен» пришла в неописуемый ужас. Макс же бойко декламировал дальше:
С вопросом к ней Фауст присел на кровать:
– Ты тоже могла б кое-что показать?
«Пантомима» продолжалась, теперь Теодор расстегнул блузку своей сопротивляющейся и ломающей от отчаяния руки партнёрше, поочерёдно потрогал рукой её симпатичные белые груди, нежные и остренькие, хитро прищурившись, потянул, потискал и повалял их, облизнулся и погладил соски. Нанни, у которой всё встало дыбом и которая от этого театра уже наверняка совершенно взмокла внизу, теперь не противилась, позволив всему идти своим чередом, и даже изобразила на лице крайнее нетерпение. Макс начал просто рычать:
Хоть Фауст не видел грудей красивее,
но муфточка Гретхен куда поважнее!
Животики можно было со смеху надорвать! Теодор хотел приподнять «Гретхен» юбку, которая и без того уже была выше колена, но та, противясь, с мольбой протянул к нему руки. Он отвернулся «потрясённый» – как выразился Макс, – и затем сделал ещё одну попытку добиться своего. Такое повторилось, вероятно, три раза и каждый раз ему удавалось продвинуться чуточку выше. Юбки Нанни шуршали и шелестели очень заманчиво, и, когда взору в очередной раз приоткрывалась на её ляжке новая полоска плоти, все закричали: