Паршин привез в полк хорошего табаку, столичных новостей и был определен в первый батальон в распоряжение Граевского. Тот был несказанно рад третьему субалтерн-офицеру, но еще больше – хорошему куреву. И сейчас, лежа на травке, с наслаждением пускал кольцами дым. Неподалеку, у нагретого солнцем валуна, резались в карты граф Ухтомский, Полубояринов и новоиспеченный прапорщик Клюев, потихоньку осваивающийся в офицерской среде. Настроение у него было отвратительное. Будучи фельдфебелем, он вел всю канцелярскую и денежную отчетность и крепко держал роту в своих жилистых, многоопытных руках. А кто он теперь? Обыкновенный младший офицер, каждой бочке затычка. Да еще и карта не прет…
На противоположном берегу между деревьями мелькали полуголые фигуры в подштанниках и слышались молодецкие выкрики – это подпоручик Страшилин обучал желающих премудростям французской борьбы. Собрались почти все четыре взвода, в стороне, чтобы не уронить авторитета – не дай бог на лопатки положат! – держались только члены ротного комитета да агитатор из большевиков, еще с утра ратовавший за прекращение позорной империалистической войны. А впрочем, какой уж там авторитет!
Председателя, Мишку Дубровина, в июльское наступление пробрал такой понос, что портянки было не отстирать. А его правая рука, Витька Нилов, и вовсе бывший шпана с двуглавым орликом на груди, – за воровство у своих фельдфебель Клюев как-то бил его ружейным шомполом по голому заду. Насчет же агитатора было неясно. Большевики, они кто – воры или засранцы? Политика – дело темное.
– Так вот, ребятушки, профессиональная борьба – это вам не игра в бирюльки. – Огромный, с отрезанным наполовину ухом, подпоручик Страшилин выглядел устрашающе, солдаты окружили его кольцом, держались с уважением. – Никаких весовых категорий, разрешены даже такие приемы, как «двойной нильсон» и «макароны». Все решают ловкость и кураж, главное – не робеть. Помню, боролся в Марселе с одним французишкой, так тот, гад, перед схваткой натерся оливковым маслом, скользил в руках словно уж. Я долго думать не стал, взял его «на гриф»[1], да и положил «кладкой» – знайте наших. В другой раз, в Гамбурге, попался мне турок. Посмотришь – жуть. Огромный, волосатый, воняло от него за версту, видать, неделю перед схваткой не мылся. А оказался чистым «апостолом» – разложил я его на арене школьно, как бабу. Ну, ребятушки, давайте-ка от слов к делу. Сегодня покажу вам перевод из стойки в партер.
Под восторженные крики зрителей Страшила принялся валять всех желающих – какой там ротный комитет, какая агитация!