– Здорово, Страшилин, сколько лет, сколько зим. – Помахивая прутиком, подошел штабс-капитан Кузьмицкий, пожал руки Паршину и Граевскому, потянул носом воздух: – Ого, никак довоенный, уж не асмоловский ли? – Закурив предложенную папироску, он жадно затянулся и вздохнул: – Хорошо тут у вас, спокойно. У меня же черт знает что творится, Содом и Гоморра. Все помешались на политике. Кто эсер, кто кадет, кто большевик. Митинги, собрания, тут уж до чего договорились, мол, господин штабс-капитан, мы вас весьма уважаем, погодите, придет наше время, скинем эту пузатую сволочь и выберем вас командиром полка. Каково?
Он скривил губы в усмешке, но она получилась вымученной, на его рябоватом лице была растерянность.
– Любят же у нас полковника Мартыненко. – Граевский равнодушно пожал плечами, зевнул. – Все эти разговоры недостойны звания офицера. Бред чудовищный какой-то. А что, кухня еще не приезжала?
Сам бы он в командиры полка не пошел ни за что – от военной службы его мутило.
– Отчего же бред? Говорят, новая революция уже не за горами. – Кузьмицкий оживился, в его узких калмыцких глазах зажглись огоньки. – Вот ты заявляешь, недостойно чести офицерского мундира, а ведь мы уже никому ничего не должны. То, во что верили, сгинуло, чертополохом поросло. Присяга Временному правительству ничего не значит, клясться на верность можно только единожды. Лично мне терять нечего – жалованье на руки шестьдесят пять рублей. В офицерское собрание надо отдать рубль, в библиотеку – полтинник, за перебелку приказов – два, за обеды, чай, сахар – тридцать. Шинель купить надо? Надо, еще пятьдесят рублей. А сапоги, фуражку, погоны, перчатки? Я посчитал как-то, в месяц остается свободных денег всего пятнадцать рублей. Да любой старший унтер в два раза богаче меня – у него жалованье тридцать пять рублей шестьдесят копеек, и казна обеспечивает его всем необходимым. А выслужиться до полковника обычным путем, ты ведь сам знаешь, может только один из сотни выпускников училища, так что бог с ним, выберут, возражать не стану.
– Да, занятно, а я и не считал никогда. – С брезгливым видом Граевский перевернулся на другой бок и, чтобы не слышать глуховатый голос Кузьмицкого, лениво спросил: – А что, Паршин, весело теперь в столице?
– Как в борделе, только визгу, пожалуй, побольше. – Прапорщик развлекался тем, что время от времени нажимал на потайную кнопку, и из протеза с жутким звуком выскакивал острый пятивершковый стилет из знаменитой бирмингемской стали. – Полицию теперь перекрестили в милицию, большевиков наконец выперли из особняка Кшесинской, а сама примадонна укатила из Петербурга куда подальше. Говорят, после того, как увидала на пассии Владимира Бланка свой соболий палантин.