Кротова рассмеялась:
— А кто это? Как его фамилия?
— Некий Зотов.
Кротова быстро и опасливо оглянулась на меня, потом открыла рот, но ничего не сказала.
— Геннадий Сергеевич Зотов, — сказал журналист. — Переводчик… Безмозглая скотина.
— Но-но, — сказал я.
— Это его внук… — Кротова осторожно кивнула на меня.
Тот затормозил:
— Извините… Я этого не знал.
— А все остальное вы знаете? — спросил я.
Он стал молча собирать все в кофр. А я подумал: Генка не совсем балбес. А может, он просто инфант, королевский, Клавдиин сын, позднее развитие. Ну поглядим.
Все испуганно смотрели на журналиста, будто смотрины не состоялись, жених сейчас смоется и семейство опозорено, а он вдруг сказал, выпрямившись с колен:
— Мне бы хотелось с вами поговорить.
— А мне? — спросил я.
— Неужели вы так же примитивно мыслите, как ваш внук?
— Куда мне до него! — сказал я. — Мой вопрос будет еще примитивнее: кто вы?
Он выбил трубку о камень и сунул ее в карман.
— Замечательно вас выдрессировали, — сказал он. — Ну хорошо, я журналист. Человек. Какое это имеет значение: «Кто вы?» Неужели это важно?
— Важнее нет ничего.
— Мысль от этого не меняется, — сказал он. — Или вы считаете, что она меняется оттого, кто ее произносит, извините, выскажет?
— В самую точку. Потому и спрашиваю: кто вы?
— Я вам уже ответил.
— Вы себе-то ответить боитесь, а уж мне-то…
— Я думал, что вы интеллигентный человек…
— Ну что вы! — говорю. — Мои мечты дальше выпивки не простираются.
Он мгновенно сел.
— Так бы и сказали. Вот это по-русски. — Он оглядел всех и сказал высоким фальшивым голосом: — Куда же вы?…
И все сразу стали уходить в лес, обнимая друг друга за плечи и посмеиваясь.
Остались только мы с ним, Оля и Кротова.
— Будем пить на равных?… Или вам уже нельзя? — спросил он и достал из своего кофра виски «Белая лошадь».
— А вам? — спросил я и достал из пруда бутылку «Московской».
— О! — сказал он, отвинтил от термоса две крышки — одна под другой — два стакана — и стал разливать. — Сколько? — спросил он.
— До краев.
Он налил до края и осторожно протянул мне. Потом налил себе, глядя мне в глаза.
— Ну, вздрогнем, — сказал я и выпил стакан. Он побледнел, но выпил.
— У вас разбавляют? — спросил я.
Он только помотал головой. Тогда я налил два стакана своей и, постучав ими друг о друга, один протянул ему.
— Ну, вздрогнем, — сказал я. Он вздрогнул, но стакан взял.
Через пятнадцать минут у нас состоялся проблемный разговор.
Он мне кусок своего толкования жизни, а я ему — откуда толкование пошло — Шпенглер, — он мне другой, а я ему — Ницше, Штирнер. И так далее. Чувствовал я себя препаскудно, потому что ничего нового и я ему не говорил, а только взаимное сшибание спеси у нас было.