Ветер выдул штору на улицу и распахнул дверь. Я дотянулся, захлопнул дверь на крючок, но ветер выл в замочную скважину как зверь.
— То заплачет как дитя, — сказал Сапожников.
— Стреляй, парень, стреляй… Насколько я понимаю, дело идет о Добре и Зле…
— Ты догадался? — спрашивает.
— Тебе кажется, что ты понял их абсолютное значение — Добра и Зла… Не лязгай зубами.
— Тысячи лет… тысячи лет, — лепетал бедный искатель потонувшего города Калязина. — … Тысячи лет… и вот теперь, в этой незначительной квартире, со сквозняками…
— Не дрейфь, — сказал я. — Я сам боюсь… Но если пришло время сказать, надо говорить.
— Время… — сказал Сапожников, лязгая зубами. — Такое простое решение… оно лежало прямо под носом, и никто… понимаешь, никто… — Сапожников стиснул коленями руки. — Если причиной всему — движение времени, то зло — это то, что идет против времени, а добро — это то, что ему следует… То есть, говоря житейски: добро то, что вовремя, а зло то, что несвоевременно».
— Истина… — прохрипел Зотов. — Истина… Неужели так просто?!
И перед ним пронеслась вся его жизнь века ожидания.
Не было ни труб архангелов, ни райских птиц, опустившихся поклевать крошки с ладони Сапожникова. И неужели истина так проста и так прозаична, пока не посеяна в сердце человека?
Но как знать наперед и, главное, объективно — что своевременно, а что нет? А то ведь этак каждый…
— У Ломоносова я прочел, что если бы научиться предсказывать погоду, то больше у бога просить было бы нечего, — говорит Зотов в шутку, а самого колотит, потому понимает: этой формулой своевременности можно оправдать что угодно. Любую гнусность. Нет уж… Надо знать объективно.
— Погоду?! — вскричал Сапожников. — Ну конечно!..
— Ты что?
— Погоду?! Но ведь если вакуум, основная и активная часть материи Времени, вращает землю за воздух, как за обод колеса… то погода и есть его наипервейшее влияние и, значит, объективный показатель… Алексеевич… Ты знаешь кого-нибудь, кто чует погоду? Ну, всегда одевается предусмотрительно, что ли?… Или, скажем, у которого кости болят к перемене…
Было видно, что Сапожников уже включился.
— Знаю, — сказал Зотов. — Витька Громобоев.
— Слушай… — взмолился Сапожников — влиятельный человек. — Позвони ему! Давай позвоним!
— Сейчас?
— Прямо сейчас…
Они выскочили в коридор. Зотов набрал номер. Диск заедало. Телефон хрипел. Шнур был перекушен собачьими зубами, да так и не починен почему-то.
— Але! Але!.. Евдокия?! Громобоева давай! Это я, Зотов.
— Он спит. Зачем вам? — раздался вульгарный голос Миноги. — Через двадцать минут встанет.