— Прав, — сказал директор Щекин. — Теоретически.
— И практически.
— А практически — приказ есть приказ, — сказал директор, — потому что война на носу. Газеты читаешь?
— Я и без газет знаю, — сказал дед.
— Откуда же?
— Я при капитализме жил и действовал, а ты сиську сосал — вот и все твое действие, — сказал дед.
— Тебя не переспорить.
— А со мной хоть спорь, хоть не спорь, я правду говорю.
— Правду! Правду! — закричал директор, будто убегая от чего-то. — А дисциплина нужна? Нужна?!
— Со-знательная, — сказал дед. — Со-ветская, иначе — радостная.
— Рассуждаешь, — крикнул директор. — Начетчик ты, как этот, как фарисей!.. А хочешь, я пример приведу? Прямо в дом приведу! Хочешь?! Я думал, он ушел, а он по твоей двери ползет, можно сказать, стучится.
— Кто?
— Да пример! Пьяница этот чертов. Вот, слышишь?
— Неужели не ушел? — спросил дед.
Зотов открыл дверь. Пьяница ввалился и по стене сполз на корточки.
— Вот она, правда, — сказал директор и даже повеселел. — И давай посмотрим правде в глаза.
— Не получится, — сказал Витька. — Они у него не раскрываются.
Директор захохотал.
— Да-а… конфуз, — сказал дед.
— Ему, наверно, идти некуда, — высказался Витька.
— Ты кто такой? Кто такой? — громко спросил директор пьяницу.
— Кто такой, кто такой… Анкаголик! — ответил мужик, не открывая глаз.
Директор махнул рукой и продолжил, горячась.
— Речь идет о сознательной совместной работе, — сказал директор. — Сознательной и совместной, — тогда можно планировать. А когда вот этакое… — директор опять кивнул на малого. — Кто ты такой?! Ну кто ты такой?!
— Р-рабочая сила, — неожиданно ответил тот. — С твоего завода трудящий…
— Ну вот… — сказал директор. — Ясно? С какого завода? С нашего?
— Нет, с твоего, — сказал Анкаголик и наконец открыл глаза. — Ты — хозяин, я — рабсила, ты в-велишь, я делаю, а к-когда не в-велишь, я пью. Такое мое з-занятие. Имею право?
— Как твоя фамилия, быстро… — Директор начал тяжело дышать. — Быстро, фамилия!
— … Тпфрундукевич! — быстро ответил тот и всех оплевал.
Витька заржал и попытался повторить: «Тпфрундукевич»- и тоже всех оплевал.
— Ладно… Милиция разберется, — сказал директор, опять утираясь.
— Мать… накорми его, — сказал дед.
— Молока поешь? — спросила бабушка. Анкаголик кивнул.
Так в одна тысяча девятьсот тридцать пятом году закончился разговор о свободе воли. Неужели, думал Зотов, и этот — Фрундукевич — тоже вселенная? А в нем-то что?…
18
А что было в тридцать шестом?
На сороковинах по дяде Васе-истопнику было негромко. Не то что после кладбища, когда вдова Селезнева, готовясь к поминкам, причитала на весь двор: