А грузный владелец пивного бара сказал:
– Сиднею Джэксону ежедневно до самой смерти будет кружка лучшего пива, стаканчик виски и обед по выбору. Не забывай нас, Сидней, мы рады тебя видеть каждый день в нашем зале!
Даже Кэтинг, старая скряга, которая когда-то не отпускала в долг, теперь расщедрилась и увивалась вокруг миссис Джэксон.
Сидней смотрел на лавочников, местных коммерсантов и понимал тайный смысл их показной доброты и патриотичности. Они заботились не о благополучии Джэксонов, а о своих доходах. Имя чемпиона Америки – хорошая реклама.
То же самое происходило и на приеме у верховного главы Христианского союза молодежи. Только там речи были цветистее, манеры – изысканнее, маскировка – тоньше.
Поздно вечером Норисон повез Джэксона в фешенебельный ресторан отеля «Астория», где организовали ужин для спортивных журналистов. И снова Сиднею пришлось выписывать чеки.
После шумного дня и такого же вечера Сидней с больной головой и опустошенным карманом вернулся в свой номер гостиницы. Он долго не мог заснуть. Неужели и дальше так будут улетать доллары, заработанные с таким великим трудом?
К рассвету он пришел к выводу, что богатым человеком быть очень трудно: надо все время находиться на страже и постоянно бить по рукам, которые со всех сторон тянутся к твоему кошельку.
Сидней принял твердое решение: надо копить деньги. «Сначала разделаюсь с долгами, расплачусь с Норисоном, – думал он, – потом буду от каждого поединка откладывать определенную сумму, чтобы не быть нищим, когда уйдут молодость и сила».
Джэксон вытащил свою чековую книжку. Перелистал корешки, подсчитал. В его распоряжении оставалось чуть больше тысячи ста долларов.
«Что бы ни было, – сказал он сам себе, – пусть даже сам президент будет просить, эту тысячу – никому. Она должна стать основой».
5
Однако и этой последней тысяче долларов не суждено было задержаться в кармане Сиднея Джэксона. Утром он побывал в больнице, посетил Максуэлла. Когда переступил порог палаты, сердце защемило от боли.
Тренер лежал на кровати, и вся голова и грудь его были забинтованы. Темнели только глаза. Он лежал без движения. Рядом с кроватью, сжав ладонями лицо, сидела моложавая женщина. Услышав шаги, она порывисто встала и умоляюще подняла руки:
– Мики только уснул… Всю ночь метался… Прошу вас…
По тому, как она назвала Максуэлла, и страдальческому выражению ее лица Сидней понял, что она тут не посторонняя. Максуэлл никогда не говорил о том, что у него есть близкий человек. Сидней думал, что он закоренелый холостяк, далекий от женщин.