Сон продолжался. Так пролежал я, не знаю сколько, и вдруг почувствовал будто бы, что за окном стихла гроза, а в комнате, кроме меня, более никого нет. Приподняв с подушки голову, я огляделся: искусительница моя бесследно исчезла; комната освещалась трепетным светом пяти свечей в канделябре, стоявшем на полу возле трюмо. А рядом с канделябром распростерлось на полу тело…
В глазах у меня все плыло и двоилось, так бывает во сне – когда изображение ускользает и желанный крик не может вырваться из горла, и весь организм тебе не подвластен, не убежать от опасности, не позвать на помощь и не противостоять нападению, ноги увязают в песке, стена скользит под ногтями… Изумленный и безмолвный, смотрел я, приподняв с подушки голову, на полуобнаженное мужское тело; одна нога его была неловко подвернута, другая вытянута, руки со скрюченными в агонии пальцами раскинуты широко. Справа на обнаженном боку – крупное родимое пятно. А на лице надета алая маска-домино. Наверное, я нахожусь в особняке барона, на месте происшествия, в зеркальной зале. А где же жандарм, охраняющий тело? Почему он допустил, что его перенесли сюда, к трюмо? И где барон? Тело ведь увезли в прозекторскую, зачем оно опять здесь?
Где-то раздавался ровный неясный шум. Это в голове у меня шумит или дождик ходит по тротуарам? Но в зеркальной зале окна закрыты, и шум дождя не слышен. Да и нет дождя, на улице с утра ясно. Зачем жандарм открыл здесь окно, оно же в кухне было открыто, в первом этаже? И почему так нестерпимо болит голова… Разве она может так болеть во сне?!
...
Если у лица, производящего следствие, составилось новое мнение о данном деле и изменилось первоначальное, надо пересмотреть с этой новой точки зрения все прежние материалы; при этом станет ясно, как различно можно смотреть на самые простые вещи.
Ганс Гросс. Заметки к учебнику криминалистики «Руководство для следователя», 1879 год
Сентября 17 дня, 1879 года (продолжение)
Я снова уткнулся в подушку. Сколько я пролежал так, не знаю. Теперь я явственно слышал шум дождя и шлепанье капель за окном. Не хотелось поднимать голову. Это сон, кошмарный сон, уговаривал я себя, всего лишь сон. Я у себя дома, в своей постели. Не было никакой гостиницы, никакой дамы, никакого тела на полу.
Наконец лежать так стало невыносимо. Я совсем было уже решился приподнять голову и оглядеться, как вдруг до моего слуха донесся мужской голос. Обманывать себя я больше не мог. Это был голос коридорного, того лакея, который вчера провожал меня в третий номер пансиона мадам Пе-туховой, куда я пришел встретиться с дамой, приславшей письмо. Он говорил что-то неразборчиво, но визгливые нотки в голосе и малорусский говор не давали спутать его с другим.