— Нужно было поехать туда, где живут олень и обезьяна. Их хозяйка была не против. Она мне все показала: свой сарайчик, вольер для оленя. Мы ночью обошли весь зоопарк. Там нет ни одного карлика. Нигде.
— Спокойно! — сказал папа Валя. — Попробуем все упорядочить.
— А можно это делать в милиции? — спросила Лера. — Давайте там все упорядочим.
— Опять милиция? — возмутилась Элиза. — Почему?
— Вам нужно написать заявление по месту жительства о похищении ребенка, — твердо заявила Лера, осмотрела лица взрослых и подозрительно спросила: — Что? Что вы так смотрите?
— В том самом отделении милиции, из которого нам звонили, когда Антоша потерялся на даче? — подозрительно ласково спросил папа Валя.
— Когда он стал козленочком, — уточнила мама Валя.
— Если вы боитесь туда идти, можно пойти в центральное Управление внутренних дел. Я звонила по ноль-два, мне сказали, что можно в центральном управлении написать заявление, но его потом все равно передадут по месту жительства.
— А чего нам бояться? — зловеще поинтересовалась Валентина.
— Ну как же? — удивилась Лера. — У вас ребенок пропал. В который раз.
Маруся дернула девочку на себя за руку и закрыла ее от бросившейся на Леру матери.
— Так их, детка! — кричала Элиза. — Правда глаза режет, да? — Она схватила табуретку, развернула ее вперед ножками и пошла на зятя.
Под громкий лай Артиста папа Валя, забравшийся на стол, кричал Лере, которую закрывала собой Маруся:
— Мы немедленно идем в милицию! Немедленно! В ближайшее отделение! Клянусь! Убери свою сумасшедшую бабку!
После того как заявление о пропаже Антона было написано, жизнь в семье Капустиных резко изменилась. Где-то на третьи сутки родители, словно очнувшись, вдруг осознали, что у них пропал сын. Валентина от злобных криков и требований к Лере «немедленно рассказать всю правду» перешла к отчаянию, стала ходить за дочерью по пятам, обнимать ее и обливать обильными слезами. Папа Валя, крепясь из последних сил, уверял отдел розыска, что не имеет друзей мужского пола с гомосексуальными наклонностями и никогда не замечал ни у соседей по дому, ни у коллег по работе склонности к педофилии. Это так его измотало, что к концу первой недели расследования Валентин Капустин уехал на дачу и плавно, можно даже сказать, изящно — с коньяком и хорошей закуской — вошел там в пятидневный запой, постепенно доводя уровень своего падения до подозрительно мутного самогона, который занюхивался хлебной коркой.
Очнулся он, когда соседка принесла литр молока. Молоко пролилось в Валентина с живительной тягучестью, нежно смазывая горло, охрипшее от песен и криков отчаяния. Он выпил банку до дна, не отрываясь.