Он пришёл в себя от полной тишины, сдавившей его уши. Стук сердца гулко отдавался во всём теле.
Открыв глаза, он понял, что лежит в постели.
Но не у себя дома. Совершенно непонятно, где всё это находилось. Ользан смутно ощущал сильный голод, ясность мышления и — самое неприятное — провал в памяти. Ну да, трещина в стене, тошнота и жар. Он прикоснулся пальцами к вискам, но ничего не произошло. Тогда он открыл глаза.
Комната была невероятно высокой — метров десяти в высоту. При всём этом она была невелика в других измерениях: почти всю её занимала кровать. Кровать была исполинской: Ользан мог поместиться на ней несколько раз в обоих направлениях. Ничего не понимаю, подумал он с недоумением, озираясь. По правую руку от него была дверь — массивная на вид, плотно закрытая. По левую на стене тускло светился жёлтым светом небольшой шарик на изящной подставке. Ночник, значит.
— Где я? — спросил он — прежде всего, чтобы разогнать давящую тишину. Гортань повиновалась не сразу. То, что удалось извлечь из неё поначалу, сделало бы честь карканью вороны. Правильно выговорить слова удалось только с третьей попытки.
Никто не отозвался, но зато Ользан услышал несомненное тиканье часов. Солидных, больших часов, что были в состоянии идти десятками лет, переживая своих владельцев. Он запрокинул голову и увидел часы у изголовья. Те действительно были солидными — с корпусом, украшенным росписью. Что за странная причуда, подумал юноша, извиваясь и стараясь посмотреть на часы как следует. Двигаться было крайне неудобно, — и перина, и одеяло были очень мягкими. Впрочем нет. Податливыми. Он тонул в них при попытках пошевелиться. Сесть ему удалось лишь с огромным трудом.
Едва он сел, как в висках у него загрохотал, ритмично нанося удары, тяжёлый молот. Ользан прижал ладони к ушам и ощущение быстро прошло. Сколько времени я здесь нахожусь? — гадал он. Ощущения времени не было (часы показывали три часа, но это ничего не значило). Сутки? Более? Он неожиданно вспотел. Одеяло было толстым, тёплым и, как и перина, абсолютно белым.