По степи гулял ветер, катя неизвестно откуда и куда круглые кусты перекати-поля. Зацепиться им было не за что, потому что вокруг не видно было ни одного деревца, ни одного препятствия, и они неслись себе дальше, скользя по земле, как по полированной доске, как по гладкому стеклу, перескакивая с кочки на кочку.
Степь, кругом одна только степь без конца и края…
И вдруг словно земля разверзлась — обрыв и море — чинк плато Усть-Юрт. И далеко внизу невероятная, невозможная, бьющая в глаза синева — Аральское море. Летят шары перекати-поля вниз, парят, мечутся в восходящих потоках воздуха, как волейбольные мячи над сеткой, падают в воду.
Берег пустынен: ни корпусов санаториев, ни домов, ни пирсов не видно, — огромные, на сотни километров пляжи, и хоть бы один человек! Никого! Заброшенное, высыхающее море, вокруг которого только пустыни с редкими войлочными юртами пастухов-казахов. Безбрежная вода в окружении бескрайней земли. Гиблое место…
Но что это? Какая-то точка в море… Неужели корабль? Да ну, откуда ему здесь взяться? На этом море давно не осталось никаких судов, суда Аральской флотилии ржавеют на берегу, потому что высыхающее, скукоживающееся, как шагреневая кожа, море отступило от портов на многие километры, и пирсы и портовые стенки теперь торчат из песка на суше подобно гнилым зубам.
И все же это не мираж — это судно, вернее, моторный катер, а если быть точным — большая надувная лодка с подвешенным на транцевой доске японским мотором, — идет, вспенивая носом воду, переваливаясь с борта на борт на мелкой волне. В лодке несколько человек.
— Там, — кивнул сидящий на руле кормчий куда-то влево и назад, — остров Барса-Кельмес. Раньше на нем заповедник был и метеостанция. Барса-Кельмес в переводе с казахского означает — «пойдешь — не вернешься».
— Почему не вернешься? Убьют, что ли? — поинтересовались пассажиры.
— Зачем — убьют? — удивился кормщик. — На него много-много лет назад охотники по льду пришли, которые сайгу по степи гнали, а лед растаял. Другая зима теплой была, лед не встал, и им пришлось на острове целый год жить. Отсюда и Барса-Кельмес — пойдешь и не вернешься.
Пассажиры понимающе кивнули.
Пассажирами моторки были сплошь лица кавказской национальности, которые море до того только в кино видели, а в жизни лишь горы и поэтому сидели притихшие и слегка напуганные. Винт равномерно молотил воду, толкая лодку вперед, и она прыгала с волны на волну, как норовистый конь.
— Если движок не сломается, через шесть часов будем на месте.
Лодку и мотор пассажиры привезли с собой на поезде, щедро заплатив проводнику багажного вагона. И лодка, и мотор были японскими и были новенькими, только-только из магазина. А вот кормщик был из местных, был нанят за баснословные для этих мест деньги — за пятьсот долларов. Когда-то давно он был капитаном рыболовецкого траулера, тягал сетями рыбу, сдавая ее на местный рыбоперерабатывающий комбинат, и знал это море лучше, чем собственную ванну. Но потом море ушло, рыба передохла, а вытащенные на берег траулеры заржавели. Несколько месяцев капитан охранял свое судно, а потом, сняв с него все медяшки и снеся их в пункт приема металлолома, устроился сторожем в почтовом отделении. И думал, что уже никогда не выйдет в море. А вышло вон как…