Из кузова машины на меня глянуло измученное и красивое лицо, это жена Ландау Кора. Беспорядочно свисающие локоны, настороженный и пытливый взгляд, словно спрашивающий, кто я друг или враг. Опыт врача подсказывает мне, что имею дело с глубоко неврастеничной натурой, неврастения тяжелая. По дороге жена Ландау сбивчиво и путанно объясняет, что именно от меня нужно. Понятно одно: все запутанно и непонятно. Основная мысль Коры Ландау, к которой она возвращается, назойливо напоминает музыкальную форму рондо — это необходимость внимательно выслушать ее, прежде чем идти смотреть больного. Когда она возвращается к этой мысли снова и снова, я киваю в знак согласия.
Но вот и дом. Мы вошли в уютную прихожую, из которой налево видна большая гостиная, прямо кухня, направо вверх ведет полувинтовая лестница. Мне объяснили, что квартира двухэтажная, больной наверху у себя в кабинете. Мы зашли в гостиную и уселись за большой желтый круглый стол. Удалось выяснить несколько важных деталей. Во-первых, Ландау до травмы, вернее всю жизнь, помнил только то, что его интересовало. Во-вторых, Ландау не переносил боль, самую малую, перед взятием крови из пальца мог потерять сон.
Наконец, мы у больного. Ландау лежал на широкой кровати, он был одет в пижаму, на ногах высокие протезные ботинки, зашнурованные до конца. Мы познакомились: Кирилл Семенович — Лев Давидович. Это был худощавый человек высокого роста, с длинными руками и ногами. Он поднял кисти рук в воздух и улыбнулся:
— Я не имею претензий к медицине, я знаю, ее возможности ограниченны. Но если возможно снять боли в животе, я буду очень признателен.
— Думаю, что можно.
— Благодарю вас.
Больной успокоился и сложил руки на груди. Левая кисть деформирована в пальцах, следы травмы.
— Давно болит живот.
— Давно, все время.
— А интенсивность болей одинаковая?
— Не знаю, не помню.
— Ну, скажем, сегодня болит сильнее, чем вчера?
— Не помню.
— Что с вами случилось помните?
— Нет, не помню. Знаю, что спас мне жизнь Федоров. Но это со слов Коры. Во время осмотра больной все время принимался правой рукой расправлять искалеченные пальцы левой руки.
— Лев Давидович, зачем вы это делаете?
— Мне больно расправлять мои искалеченные пальцы, и я отвлекаюсь от боли в животе. По окончании осмотра больной, проявлявший беспокойство, облегченно вздохнул. Он заторопился в туалет, оказалось, он туда ходит до 20 раз в день, испытывая ложные позывы. Я спустился вниз, Кора задержалась наверху у больного. Майя спросила меня о впечатлении, которое я вынес после осмотра. Впечатление… "Не знаю, не знаю", — сказал я, подобно тому, как я слышал эти слова от больного. Спустилась Кора. Я объяснил, что ничего определенного сказать не могу, не ознакомившись с историей болезни. И тут Майя заявила, что копия истории болезни у нее есть и что она может привезти ее в больницу. Тут я извинился, сказав, что забыл задать один вопрос больному. Быстро поднявшись наверх, я вошел в кабинет и спросил: