«Немые свидетели трагедии, – подумал Розниекс, шагая через рельсы. – Может, это и не фантастика вовсе, что деревья в своих кольцах, как на пленке, делают записи о происходивших событиях. Своими вершинами они могли видеть, куда девалась машина Уступса после убийства. А что, неплохая мысль. – Розниекс ободрился. – Сверху действительно можно хорошо рассмотреть и сфотографировать все лесные дороги и места, где убийца мог переждать с машиной. Может быть, удалось бы и следы найти. Вот бы сейчас вертолет и сильный увеличитель! Надо позвонить Кубулису, пусть попросит».
День выдался необычно хороший. Однако когда Розниекс отворил дверь вокзала, его поразил контраст. В зале ожидания было неуютно. Тусклый свет белесых трубок освещал коричневые, ободранные, испещренные надписями скамьи вдоль серых, давно некрашенных стен. На скамьях тут и там сидело несколько человек. С противоположной стены, как громадные дымчатые очки, смотрели два окошка касс с задвинутыми матовыми стеклами. Большинство ожидавших поезда пассажиров с большей охотой оставались на перроне или сидели на скамьях в скверике.
Розниекс выпустил дверь, и она с грохотом захлопнулась. Сидевшие вздрогнули.
– Вызванные явились? – спросил следователь у участкового инспектора Карклса, стоявшего, скрестив ноги и опершись на подоконник, возле кассы. Он был одет в черную кожаную куртку и такие же брюки, словно собирался участвовать в мотокроссе. – Товарищи, наша задача – как можно точнее вспомнить все, что происходило в тот вечер!
Высокая женщина с невыразительным лицом, таким какие потом бывает очень трудно восстановить в памяти одетая в пальто из коричневой искусственной кожи, шевельнулась, собираясь встать.
– Видите ли, – неуверенно сказала она, – мы с ней ехали в одном вагоне. Я уже тогда почему-то обратила внимание на несчастную. Но обо всем этом я уже рассказывала товарищу Стабиньшу… – она умолкла, вопросительно глядя на Розниекса.
– Знаю, – подбодрил ее Розниекс. – Все это занесено в протокол допроса. – Он подошел и сел рядом с женщиной. – И все же продолжайте, пожалуйста.
– Она выглядела взволнованной, озабоченной.
– Почему вы так решили?
– Трудно выразить словами. – Женщина пожала плечами. – Я это скорее почувствовала. Наверное, чисто по-женски. Она вязала что-то, вязала умело, но несколько раз ошибалась, распускала и начинала снова. Ну и озабоченное лицо – этого не скроешь…
– А потом?
– Из вагона она вышла первой, мне казалось, она спешила, но на перроне вдруг остановилась. Я прошла мимо нее.
– А она?
– Видите ли, – это выражение, видимо, нравилось женщине, – видите ли, мы торопились, чтобы укрыться от дождя, и не обращали внимания друг на друга. В зале ожидания я ее не заметила. Наверное, она осталась снаружи. Я спешила. Когда выходила из вокзала, услышала звук машины. Я раскрыла зонтик и пошла.