В начале девятого у касс промелькнул закопченный человек в обрезанных кирзовых сапогах. Не здороваясь, махнул рукой, приглашая ребят следовать за ним.
— А билеты? — спросил его Фет.
Отец постучал пальцем себе по лбу и ничего не ответил.
Они вошли в электричку, встали в тамбуре.
Когда проехали Маленковскую, Колька вдруг сказал:
— Дерзайте, товарищи, теперь можно!
И подтолкнул музыкантов коленкой под зад.
— Это и есть твой ангажемент? — с обидой спросил Фет, оборачиваясь.
— Аудитория отличная, — подтвердил Николай. — Ко всему готовая. А я прикрываю сзади!
Он распахнул перед ними двери и, войдя в переполненный вагон, заорал:
— Уважаемые граждане! Перед вами — инвалиды детства. Проклятая война отобрала у них отцов и матерей! Навозные жучки из Тулы приветствуют вас! Начинай! — шепнул он Фету.
— Вот сволочуга! — пробормотал тот, но не было уже времени отступать и выяснять отношения.
Фет ударил по струнам, с отчаянием заорав:
По переулку бродит лето,
солнце рвется прямо с крыш!..
Рубашея взнуздал свой инструмент, как мог…
В потоке солнечного света
у киоска ты стоишь!..
— поддержал он совершенно чисто, без заикания.
— Спасибо, товарищи, спасибо! — благодарил отец, собирая в кепку серебро и медь. — Сами видите, им лечиться надо, а не с концертами выступать. Но что поделаешь, хотят быть артистами!
Проход через весь состав занял примерно сорок минут. В каждом вагоне они исполняли одну и ту же песню, причем играли раз от раза все чище. Николай, как опытный звукорежиссер, давал указания:
— Рубашейка, не забивай солиста! Федька, не забегай вперед! Ты уже окончил, а Рубашейка еще догоняет!
И под конец произнес уже совершенно немыслимую для себя фразу:
— У тебя размер — две трети, а у Рубашейки — три четверти! Потому и получается нескладуха…
И Фет понял, к своему изумлению, что у Николая — идеальный слух. Более того, за этот неполный час все трое профессионализировались настолько, что звуки, слетающие со струн, уже не были столь безобразно-пугающи, как обычно.
— Контроль! Рвем когти! — и отец смело шагнул на асфальтовый перрон платформы Пушкино.
Вовремя избежав расплаты, они сели на крашенную в зеленый цвет скамейку и начали подсчитывать выручку.
— Это тебе, — и Николай дал сыну мятый жеваный рубль. — А это тебе, он вручил Рубашее полтинник.
— А п-почему т-так мало? — обиделся тот.
— А потому, что у тебя струны дребезжат! Ты ни одного аккорда чисто не взял!
— У меня п-пальцы с-слабые, — сознался гитарист.
— Тренируй! А то я возьму другого. Мне команда нужна — во! — и отец с хрустом сжал кулак. — Если жучки, так жучки! Чтобы с крыльями и быстрее всех!