– Ого! Вы мне, товарищ, загадали загадочку. Выходит, у них ещё и тридцати пяти процентов нет. Верно, так и велось: семья в деревне, а глава семьи и сыновья взрослые в Питере, на легких заработках. Учтем это, учтем… Значит, могут нас обогнать за счет утечки крестьян в город? По-нятно!..
– Что мне делать прикажете? – спросил Судаков.
– Что прикажу? Что прикажу? – Секретарь побарабанил по столу костлявыми пальцами, подумал немного для солидности и распорядился: – Зарегистрируйтесь у делопроизводителя. И марш в Тигино… Там у нас образцовый куст колхозов. Целый комбинат! Задача такова: опираясь на бедняцкую часть колхозников, выявляйте все недостатки, нарушения, злоупотребления и устраняйте их. Злостных к ногтю!.. Звоните, докладывайте. Не забывайте: правый уклон – главная опасность. Лучше перегнуть влево – ошибки не будет. Оружие есть?
– Нет, зачем оно?
– Как зачем? На всякий случай. Возьмите у начальника раймилиции под расписку наган и десяток патронов. Оружие теперь не помеха. А вдруг да…
– Я думаю, обойдется без «вдруг».
– Нельзя так думать. Ну, в час добрый! – Секретарь протянул руку. – Желаю успеха…
До Тигина от станции двадцать верст. Переночевав в Доме крестьянина, Судаков хотел было нанять подводу и ехать на телеге. Но добрые люди предупредили:
– На телеге в Тигино? Костей не соберешь. Верхом тропками – ещё туда-сюда, но самое лучшее – пешком.
Пошёл Иван Корнеевич пешком. Нашелся попутчик – районный агроном. С полевой сумкой, рюкзаком за спиной он казался человеком бывалым. Не первый год ходит-бродит по захолустьям, знает все ходы-выходы. С таким полезно Судакову познакомиться – всё расскажет.
Агроном с дореволюционной выучкой, а значит, из состоятельных, не из бедноты. Где ж было бедноте до революции учиться до таких степеней, чтобы фуражка с бархатным околышем, лакированным козырьком и след от кокарды сберегся? Не было таких. Чувствуя своё возрастное и образовательное превосходство над Судаковым, агроном оказался словоохотлив, красноречив и откровенен.
Шли они, не торопясь, по обочине. По дороге – нельзя: выбоины, буераки, рытвины. По сторонам валяются ломаные оси, спицы и трубицы от колёс, оглобли, словом, всякие следы немудрых крестьянских повозок на этом лесном, безлюдном волоке.
– Здесь дорога заставляет желать лучшего, – выспренно говорит агроном. – Теперь не такое время, чтобы дороги править. Летом мужик в земле ковыряется. Зимой с него спрашивают лесозаготовки. А эта перестройка на колхозный лад отнимает у крестьян бездну времени. А не рано ли? И не напрасно ли? Я часто спрашиваю себя об этом. Некоторые говорят, что сверху виднее. Может быть, это так, а может быть, и не так. Ломают закостенелую, окаменевшую душу крестьянина-собственника. Полное покушение на частную священную и неприкосновенную собственность… Страшное, большой решительности дело затеяно. Осмелюсь вам сказать, молодой человек, до революции и в годы новой экономической политики я помогал хуторским и отрубным хозяйствам. И это считал целесообразным. Наше крестьянство не созрело, сознанием своим не дошло до обобществления земли, скота и всего прочего. Погодить надо, погодить, а главное, не нажимать силой. У нас опять нажим. Не понадобится ли ещё Сталину выступить в духе статьи «Головокружение от успехов»?..