— С них станется выбросить нас и без парашютов, — проворчал с соседнего ряда приват-доцент Казанского университета Смоляченко. — Из соображений секретности… Вы умеете летать, коллега? — не очень галантно ткнул он локтем в бок сладко дремавшего на его плече соседа Никиту Михайловича.
— А? Что? — подхватился тот, спросонья яростно протирая почему-то не глаза, а очки. — Мы падаем?
— Побойтесь Бога! — возопил кто-то невидимый из-за груды багажа, разделяющего пары кресел. — Прекратите свои шуточки! И так страшно лететь после этого «Святогора»…
— Господа! — раздался голос академика Мендельсона, имевшего среди ученой братии, составлявшей костяк отдела, гораздо больший авторитет, чем «господин Воинов». — Время ночное, многие спят — нас всех повыдергивали из постелей, как вы знаете. Осталось лететь меньше часа — может быть, прибережете свой азарт для предстоящей работы? Александр Павлович! Почему вы молчите?
— Я думаю, Дмитрий Михайлович, вашего слова будет достаточно, — улыбнулся Александр.
И в самом деле — возникшая было перепалка улеглась мгновенно. Если с начальником номинальным еще было можно спорить (да что там «можно» — принято!), то корпоративная солидарность срабатывала лучше любой субординации.
«Дети. Сущие дети… — подумал офицер, поудобнее устраиваясь в кресле и снова закрывая глаза. — Прямо пионерлагерь какой-то…»
* * *
— Вы действительно считаете, что иного выхода нет? — академик Новоархангельский не знал, куда девать руки, и то комкал в руках край накомарника, то пытался стряхнуть несуществующую пылинку с камуфляжного плеча Бежецкого. — Может быть, все-таки подождать выздоровления Федорова?…
Александру, облаченному в штурмовой костюм высшей защиты, больше всего сейчас хотелось бы оказаться где-нибудь в ином месте. Например — по ту сторону «ворот», где, по последним замерам, условия были более чем комфортными — всего лишь минус пятнадцать при относительном безветрии. Какие-то десять метров в секунду во внимание принимать, право, не стоило. Тут же, на тридцатиградусной жаре, да еще под постоянными атаками неистребимого таежного гнуса несладко было и в обычной одежде, а в тяжеленном «Горыныче», специально модернизированном конторскими умельцами для условий повышенной радиации, — подавно.
«Еще минута, и я тут расплавлюсь, — думал офицер, чувствуя, как щекотные струйки скатываются по спине, несмотря на специальное „непотеющее“ белье, позаимствованное у космонавтов. — Или огонь начну изрыгать, почище того самого Горыныча… Как бы не просквозило на ветерке после такой сауны…»