А потом я направился к выходу, не оглядываясь, предоставляя Вильгельму возможность последовать за мной, если он этого захочет.
Когда мы оказались у самого выхода из облицованного стальными листами коридора, Кароль и Зенон уже были на месте. Оба они держались за рукоятки и с любопытством посмотрели на нас.
– А где?..
И тут в лаборатории позади нас грохнул выстрел. Лаура!
И я понял, что Петр даровал ей вечный покой единственным остававшимся у него способом.
– Пошли, — я потянул Вильгельма за рукав. — Теперь нам придется как следует поторопиться.
Он поспешил выполнить подразумевавшийся под этими словами приказ, не подозревая, что я разгадал его обман: такая конструкция никогда не сработает.
Так я спас мир, более ничего не стоивший для меня.
Внутри огромного помещения засуетились патрули, устремившиеся к оружейным кладовым; тяжелые сапоги глухо топали по устланным ковровыми дорожками коридорам. Однако они пропустили старшего научного специалиста, уходившего подальше от неведомой опасности, вдруг объявившейся в лаборатории.
Мы были уже слишком далеко, чтобы услышать звуки стрельбы, однако я знал: Петр дорого продаст свою жизнь.
А потом было узкое дефиле, в дальнем конце которого лежали четыре окровавленных трупа — убитый в полном составе патруль, а наш друг Станислав, бледный, смертельно раненый, стонал на полу будки часового.
Подошедший к нему Кароль пробормотал какие-то утешительные слова и немецким кинжалом даровал нашему спутнику единственную возможную для него свободу.
Отупев и ничего не ощущая, я шел к лесу, начиная свой путь к свободе.
Позже была встреча с представителями Королевских ВВС, а затем полет на родину; однако меня поразила посттравматическая амнезия, как мне сказали потом, и остаток пути домой навсегда затерялся в моей памяти.
Правда, я чуточку помню отчет, который давал на уединенной уилтширской ферме. Но полностью в памяти восстанавливается лишь разговор со Стариком, состоявшийся после того, как я вернулся к своим обязанностям в Уайтхолле.
– Садись, — он указал корешком трубки в сторону жесткого деревянного кресла. — Мне очень жаль Лауру.
– Благодарю вас, сэр.
На столе перед ним грудилась стопка машинописных листов, диаграммы были подписаны мелким разборчивым почерком, который я не мог не узнать.
– Можете отправить их прямо в корзину, — я показал на бумаги.
– Они ничего не стоят.
В его серых глазах промелькнуло одобрение.
– Бесспорно, ты не высказал этого там. Но почему ты прихватил с собой бесполезный живой балласт?
Я закрыл глаза.
Лаура…
Во снах она всегда смотрит на меня.