Из холмика пошел черный дым. Змея перестала раскачиваться, дым окутал ее, но Добрыня и через огненную стену видел страшные горящие глаза. Во рту пересохло, а жесткий распухший язык царапнул высохшие десны.
— Я не опозорил ни свое имя, — ответил он хрипло, — ни свой меч, защищая кордоны. Так опозорюсь ли, спасая всего лишь жизнь? Нет, от меня ты не дождешься жертвы!
В дыму загрохотало, земля снова дрогнула, деревья тревожно зашумели. Когда черный дым втянулся в глубины, воздух еще оставался горячим, а под ногами спеклась корка, похожая на обожженную глину.
Белоян подпрыгнул как заяц, когда увидел Добрыню. Серая шерсть на широкой медвежьей морде на миг стала белой, а пасть открылась и тут же с щелкающим звуком захлопнулась. В его комнате стоял сильный аромат жженых трав, что странно смешивался с запахом немытого медвежьего тела. На столе горели свечи, уже не заморские, местные бабы наловчились делать свои, а между свечами жутко скалил зубы человеческий череп.
— Я уже знаю о Милене, — проговорил Белоян сипло. — Но… это не все?
— Не все, — ответил Добрыня. — Почему не спишь?
Верховный волхв сам выглядел не лучше: шерсть клочьями, морда вытянулась, а воспаленные глаза гноятся, как при болезни.
— Да так… — ответил Белоян неопределенно. — Что-то тревожное подкрадывается, а не пойму что… Да и ночи летом с воробьиный нос. Добрыня, к тебе являлся… этот?
Добрыня кивнул. Белоян долго всматривался, кивнул:
— Я вижу, ты даже рад. Что он сказал?
— Через две недели мой черед.
В тусклых медвежьих глазах блеснул огонек. После паузы верховный волхв промолвил:
— Понятно. Мол, придет конец терзаниям, что из-за тебя погибли отец и жена…
— Разве не так? Это я обрек их на смерть.
— Ладно, я не о том… Что собираешься делать?
Добрыня пожал плечами:
— Что делал всегда. Я всю жизнь сражался с чудищами, идолищами, Змеями, степными удальцами, мечом ограждал кордоны Руси… так что же, на склоне лет вдруг да сдамся? Когда на чаше весов такая малость.
Белоян смотрел испытующе.
— Да, ты крепок…
— Только уеду, — признался Добрыня. — На миру и смерть красна, но этот рек, что умру страшно и позорно. А позорно и есть позорно. Пусть никто не узрит.
— Пойдем к князю, — сказал Белоян.
— Зачем? Пусть спит. Уже полночь.
— Не спит, — сказал Белоян. — Он хоть и не волхв, а тоже что-то чует… Да и кому, как не князю, знать, что из пределов уезжает сильнейший из богатырей?
Владимир снял со стены меч в простых ножнах. По рукояти Добрыня узнал тот самый, который Людота выковал из небесного железа. Теперь в рукояти блистали драгоценные камни, вделанные так искусно, что никак не смогли бы помешать самому лютому бою.