— Так-так-так! На вороп шли, да с воропом и встретились! — весело произнес, почти пропел, безусый.
Та же мысль секундой раньше мелькнула и у Варяжко. Это ж надо так приключиться! Выглядывать, что там, у Владимира под Киевом твориться, и повстречать молодцов, что за Ярополком в Родне присматривают. Вороп на вороп!
— А Ярополк не мелочиться! Слать в навороп своего лучшего витязя! — продолжал ухмыляться (а почему бы и нет? под защитой четырех-то луков, целящих почти в упор!) молодец. — Ты ведь Варяжко, сын Ратмира-Медведя? Говорят, лучше тебя у Ярополка и нет, не осталось, то бишь!
Широкая улыбка обнажила белые ровные зубы — крепкие и крупные. Было в этой улыбке что-то хищное волчье. В говоре безусого Варяжко почудился почти незаметный незнакомый акцент.
— Может и так. Только если те лучшие, что из-под руки Ярополка ушли, ноне к Владимиру переметнулись, я твоему князю особо не завидую. Предавший один раз может предать и второй. — медленно ответил Варяжко, пытаясь просчитать шансы своих людей.
А тех практически и не было.
Их пятеро — и четверо почти наверняка поймают по стреле в грудь. Оставшегося зарубят: один против семерых опытных воинов не сдюжит. Для такого подвига надо быть немалым богатырем. Сам Варяжко, может, и одолел бы всю семерку, да первая стрела — ему. Ровно, как и два до поры опущенных копья старшего наворопника. Словно почуяв его мысли, безусый неторопливым движением поднял сулицы и положил их себе на плечи. Замаха для броска почти не потребуется. Варяжко оценивающим взглядом смерил молодца. Чуется знатный поединщик. Наверняка богатырь, да не из последних. Плечи распирает молодой веселой силой, но по выправке, по посадке в седле, по кольчуге — легкой без усиливающих пластин и нагрудника (такая только от косого или скользящего удара убережет) — видно, воин берет сноровкой, да быстротой.
— Бросай оружие, Варяжко! И пусть твои люди бросают. Останитесь живыми. Мое слово!
А там уже князь решит, как ему с вами поступить. — безусый хохотнул. — В Киеве и решит. Стольный град-то поди наш уже!
Старший роднинец коротко и смачно ругнулся, помянув отца Владимира. Воин был в таком злобном отчаянии, что напрочь позабыл, кем приходится родитель Новгородца самому Ярополку. Варяжко еще раз обвел взглядом владимирскую семерку. Чуть заметно дрогнула грудь, выпуская тяжкий вздох. Нет шансов. Верная смерть! Все семеро — как на подбор (хотя, почему вообще «как»?) — крепкие, мускулистые, здоровые парни. Семь молодых острозубых волков, не привыкших упускать добычу. Вполне достаточно даже на такого матерого лося, как он. Позади него Мстивой аккуратным медленным движением положил меч на луку седла и поднял пустые руки. Боярин облизнул враз ставшие сухими и ломкими губы.