Все уложилось в одну короткую полусекунду. Так молниеносно разворачивается змея, в единый миг распрямляя тугой изгиб тела в прямую струну. Еще полусекунда ушла на осознание молодцами и с той, и с другой стороны положения дел. Из пятерки воинов Ярополка невредимыми остались только двое — Варяжко и молодой поджарый роднинец вооруженный однолезвийным боевым топором. Еще двое были тяжело ранены. Против них же оставалось шестеро живых-здоровых владимирцев во главе Марышко — бойцом, с которым Варяжко даже один на один будет нелегко переведаться. Как не крути, расклад не в пользу ярополкового воропа.
* * *
Раненный Мстивой, вынесенный горячим жеребцом вперед, первым разменялся ударами. Он попытался достать Марышко, пока тот был безоружен, но не успел.
Богатырь, подвижный и быстрый, как пардус, мгновенно выхватил из ножен длинную печенежскую саблю, отбил метнувшуюся к горлу сталь и тут же атаковал сам со стороны раненного плеча. Мстивой неловко прикрылся щитом. Железо грянуло по гладкому дереву. Кметь дернулся от острой боли и не успел парировать следующий удар.
Добротная кольчуга зазвенела, выщербляя зализанную оселком сталь. Мстивой вскинул меч, навстречу новому удару, но снова опоздал. На этот раз застонали рвущиеся кольца, аккуратно переплетенные умелым и совестливым бронником…
Сивуш ворвался в кучку владимировых воинов, как буря. Таранный удар невысокого, но тяжелого и невероятно сильного жеребца заставил лошадь ближайшего наворопника, осесть на задние копыта. Варяжко с яростным кличем выбросил вперед сулицу, почувствовал удар, скрежет раздвигающихся под натиском наконечника пластин доспеха, рванул оружие обратно и тут же отмахнул назад, тщась тупым концом сулицы достать Марышко, чтобы хоть поколебать его в седле. Не вышло.
Эх! Понеслось-зазвенело!
Все мысли разом покинули голову киевского боярина, на душе сделалось пусто, в груди нестерпимо жарко. Прилетевший справа меч ссек наконечник сулицы. Ударом древка Варяжко мало не вышиб врага из седла, пользуясь заминкой, рванул из ножен свой знаменитый меч — на ладонь более длинный, нежели у остальных и тяжелый чуть ли не как булава: управлялся боярин с ним похлеще, чем другие богатыри с легкими сабельками. Недаром же слыл первым силачом-кулачником на весь Киев…
Тяжелое лезвие, гудя, выписывало в воздухе дуги и петли, с грозным лязганьем сшибалось с вражьими клинками, раз за разом отбрасывая их, атакуя зло и быстро.
Сталь ярилась, грызлась с ожесточенной яростью, выщербляя себя самое, умываясь снопами быстрогаснущих веселых искр. Сталь не умеет умирать. Для нее битва — лихая пляска, бешеные прыжки в густеющем от быстроты движения воздухе, короткие взлеты и падения, наполненные предсмертным завыванием, обрывающимся после сокрушительного столкновения. Без этого в ножнах тоскливо. Да и витязю радостно, когда в руках поет победную песню верный клинок. Но когда веселится, пляшет, лютует и поет мертвая сталь, умирают живые люди.