А говорили эти скоты лишь о том, кто трахнул больше девиц, убил больше варваров, дальше всех плюнул или громче всех бзднул. Усилием воли Катон заставил себя слушать все это не морщась, потом, выждав достаточно приличное время, свесился с койки и вежливо поинтересовался, не покажет ли кто ему его комнату. Все разговоры мгновенно прервались, все лица в помещении обратились к нему, и только тут до него вдруг дошло, насколько он влип.
Ближе к вечеру, когда сумерки сделались гуще и легкий морозец начал пощипывать щеки, Катон притащился в казарму. Там было тихо, но, закрыв дверь, юноша понял, что он не один, и ощутил укол раздражения. Он так ждал конца этого невероятно долгого дня, и вот даже теперь не имел возможности хоть немного побыть в одиночестве. Пиракс сидел на своем лежаке и штопал форменную тунику. Когда Катон, не раздеваясь, вскарабкался на свою койку, он поднял голову.
— Нелегкий денек выдался, а, новичок?
— Да, — буркнул Катон, не желая вступать в разговоры.
— Дальше будет еще хуже.
— Да ну?
— Думаешь, справишься?
— Да! — решительно ответил Катон. — Справлюсь. Обязательно справлюсь.
— Сомневаюсь. — Пиракс покачал головой. — Ты слишком хилый. Я даю тебе месяц.
— Месяц? — сердито спросил Катон.
— Ага. Месяц, если ты не дурак. Если дурак, может выйти и больше.
— О чем вообще ты говоришь?
— Да о том, что в твоем присутствии здесь нет ни капли смысла. Не из того теста ты слеплен. Хилый слабак, вот ты кто. И тут ничего не изменишь.
— Мне скоро семнадцать.
— Это не в счет. Дело не в возрасте, а в крепости тела. Ахнуть не успеешь, как Бестия обломает тебя.
— Не обломает! Скорей я умру!
— Может, дойдет идо этого. — Пиракс пожал плечами. — Вряд ли ктонибудь опечалится.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Да так, ничего. — Пиракс снова пожал плечами и вернулся к оставленному занятию, аккуратно — стежок за стежком — накладывая на разрыв ровный шов.
Катон, разалевшийся от волнения и стыда, невольно залюбовался сноровистыми движениями его рук. Конечно, некоторые рабы при дворце тоже в случае надобности занимались починкой одежды, но тем не менее штопка считалась преимущественно женской работой, и то, что мужчина умеет так ловко управляться с иголкой, казалось чемто весьма необычным, похожим на фокус.
А намек Пиракса был ему очень понятен. Заняв должность оптиона, он, Катон, волейневолей нажил себе кучу врагов. Да и центурион Бестия, похоже, его невзлюбил, и хуже того — даже коекто из новобранцев. В первую очередь это относилось к молодчикам из перуджийской тюрьмы, с ними Катон столкнулся еще в дороге. В их вожаки малопомалу выдвинулся приземистый, бочкоподобный детина, отличавшийся столь редкостным безобразием, что сотоварищи тут же дали ему прозвание Пульхр.