от реки узкий проулок сворачивал налево и переходил в ряды высоких домов. Если бы не раскачивающася над одним из них почерневшая и облезшая вывеска, было бы невозможно догадаться, что это — улица Раванов, прославленная на всю Индию богатством и мастерством своих ювелиров. Прямо под вывеской лежал иссиня-черный раздувшийся труп, неподвижно застывший под живым покрывалом из жужжащих мух. И на самой улице, и в боковых переулках были и другие трупы. Все — индийцы, мужчины и женщины, и белые черви копошились в ранах, которые принесли им смерть. Женщины лежали, бесстыдно раскинув ноги, и мухи возились в их разорванной плоти. В повозке сопровождавший их гренадер отрывисто бросил Пиру:
— Декко, скотина? И тебе устроим ке муафик,[129] вздумаешь обидеть этих леди и жантльмена!
У Родни защипало глаза от сожаления. О чем он думал на склоне холма над Чалисгоном? «Один шанс на тысячу лет», и этот шанс уже на девять десятых потерян.
Белые и черные солдаты достраивали брустверы на углах домов. По бляхам на киверах он понял, что Восемьдесят второй полк Бенгальской туземной пехоты занял левую сторону улицы, а гренадеры — правую. Первая линия обороны проходила по берегу реки, но приготовления показывали, где генерал собирался разместить свои резервы.
Завидев сипаев, Робин зарылся лицом в колени Кэролайн; у Родни пересохло во рту, и ладони стали скользкими от пота. Кэролайн, поглаживая Робина по голове, попыталась улыбнуться Родни, но он не мог отвести взгляда от сипаев. Он смотрел на них, как кролик смотрит на змею. Он замечал все оттенки их речи и каждое мимолетное выражение глаз. Они готовились к битве с неторопливой тщательностью и спокойными лицами профессиональных солдат. Они трудились уверенно, и офицерам не приходилось отдавать лишних приказаний — все шло, как надо, и они не нуждались в особых распоряжениях. Он видел это и раньше; он знал, что это значит.
Ночь на десятое мая — лицо Шамсингха! Родни ничего не понимал. Он мог поклясться, что у этих людей нет и мысли об измене, но был уверен, что все они — изменники. Что он скажет маленькому генералу с ледяными глазами? Как он заставит его поверить?
Пиру от усталости споткнулся на ровном месте. Гренадер сердито толкнул его и прорычал:
— Встать, мудак черномазый!
Пиру выбрался из пыли и бесстрастно зашагал дальше. Голова Родни раскалывалась. «Разрушение и неутолимая ненависть…» Индийские солдаты занимались своими делами, не обращая внимания на валяющиеся на улицах индийские трупы.
Сзади галопом проскакал всадник и обогнул повозку. На нем был синий мундир, синие лосины с широкими двойными золотыми лампасами, и черный кивер с прикрепленной к нему золотой нашивкой; в руке он держал копье. Родни узнал форму бомбейских улан. Сипай из Восемьдесят второго полка окликнул его с крыши: