Все что-то оживленно обсуждали.
Зяма не застала начала разговора, так как минуты три уговаривала Кондрата подождать ее у входа. Арье не терпел собак в лавке.
— А что, Муса, — спрашивал Арье, — между собой твои жены-то не ругаются?
— Ругаются, — вздохнул Муса. — Все время ругаются.
Солдатик (он был здесь новеньким, во всяком случае, Зяма его не знала) уже заплатил за пачку сигарет, но не уходил, с любопытством прислушиваясь к разговору.
— Да на черта тебе две жены! — воскликнул Шрага.
— А зимой хорошо, — ответил араб, — тепло между ними…
И мужчины расхохотались…
Зяма взяла тележку и покатила ее в глубь магазина, к холодильникам. Ей многое нужно было купить.
Когда она подкатила полную тележку к кассе, Арье уже был один, сидел на высоком круглом табурете и что-то считал на калькуляторе. В детстве, по-видимому, он перенес полиомиелит — у него были туловище нормального мужчины и несоразмерно короткие руки и ноги. Тем не менее Арье был женат на миловидной женщине по имени Малка.
Он стал считать Зямины покупки, поминутно поднимая глаза от кассы на дверь, в солнечном проеме которой сидел, изнывая, пес.
— Смотри, — сказал Арье, продолжая считать, — у этого араба две жены и семнадцать детей. У меня всего одна жена. Сколько за свою жизнь я могу сделать детей? Пять. Ну семь. Потом: мы же всем хотим образование дать… — Он вздохнул, выбил чек. — Они говорят — демография. Вот тебе и демография.
— По-моему, он симпатичный, — сказала Зяма, — я его все время здесь вижу.
— Симпатичный, — согласился Арье. — Главное, спиной к нему не поворачивайся…
Кондрат уже ныл и переминался с лапы на лапу. Ему было жарко.
— Иду, иду… — сказала ему Зяма.
— Зьяма, ты разбираешься в русских? — спросил Арье.
— Немного.
— Тут один бешеный русский на днях пристал ко мне с этим… называется «Группенкайф»… Что это, не знаешь?
Она пожала плечами.
— Что-нибудь из секса?
— Не думаю, — сказала она. — Это препарат, таблетки. И порошок. Вроде из тибетских трав.
— Из каких?
— Из тибетских. Тех, что растут в горах Тибета.
— Тибет — это страна исхода твоей собаки? — спросил он подозрительно.
— Ммм… до известной степени… — сказала она, забирая с прилавка тяжелые сумки.
— Я б тебе дал тележку, но ты ее перевернешь под гору.
— Не надо, — сказала она, выходя. — Они не такие уж тяжелые.
— Зьяма, — окликнул он ее, — ты со своим псом говоришь по-русски или нормально?
— И так, и эдак, — сказала она. — Он владеет двумя языками…
Сумки были тяжелыми, но она все-таки сделала крюк до белого домика, который все называли «секретариат». Туда доставляли почту и расфасовывали ее по деревянным ячейкам. Сто двадцать три ячейки, по числу семей, живущих в поселении.