То был многоэтажный заброшенный дом. Я долго поднимался по лестнице, с трудом различая в темноте ступени. Наконец, оказавшись перед какой-то дверью, я открыл ее. В черном проеме тлел огонек. "Огонь, это огонь!" закричал я и рванулся вперед. "Смерть, это смерть", - отозвалась темнота мне вслед. Я остановился, но свет не остался недвижим, он стремительно ринулся ко мне. Я бросился прочь. Пролет, еще пролет. Чердак, крыша и скорое небо с недвижимыми звездами и переменчивым светом Луны, пробивающимся через рваные облака. Обернувшись, я увидел ее. Она медленно приближалась и меч змеей струился в ее руке ... Это начало. Бежать, бежать... Шаг в сторону, но это край. Пропасть. Пропа-а-а-а-а-л...
Больно. С такой высоты! Этажа эдак... Табурет и моя кухня. Серьезное положение. Я поднялся и побрел в ванную. Сердитые струи с ожесточением набросились на разгоряченное тело. Оно стало размягчаться, растекаться слизью по эмалированной поверхности ванной. Водосток булькал, задыхаясь в тягучей массе. Закружились глазные яблоки в веселом водовороте. Все опрокинулось... Я очнулся. Вода возмущенно барабанила по спине, собиралась в потоки и стекала вниз, к голове. Металл приятно холодил лоб. В том, что я лишился чувств не было ничего неожиданного. Скорее даже удивительно, что только обморок, а не разрыв сердца или необратимое помрачение рассудка. Я и не подозревал, что настолько силен и вынослив, но, похоже, предел был близок. Удрученный тягостными предчувствиями, я пустился в долгий путь по двум комнатам холостяцкой квартиры. Я обходил их круг за кругом, наблюдая как бледнеет мрак. Так наступило утро.
Когда прозвенел будильник, я сказал ему громко: " Вот тебе, мать твою так... Вот! Третью ночь! Третью!" и засмеялся. Смех разлетался в разряженном утреннем воздухе, легко отскакивал от стен и возвращался обратно... Уловив последний отзвук, я внезапно осознал две вещи: Во-первых, "третья ночь" не означает "ночь последняя", а во-вторых, меня ждет работа и прогулов она, полногрудая такая со сладострастным очертанием... Маразм. Да-а, восточные люди знали толк в изощренных пытках. Пытка бодрствованием... Сменяя друг друга, заплечных дел мастера не позволяли заснуть жертве и вскоре она превращалась в нечто, лишенное воли и личности. И разума... Я теряю нить рассудка и мысль колобродит где-то, наполняет несчастную голову парадоксами, странными аллюзиями. Вот если бы зеркало в коридоре могло отражать человеческие мысли, оно бы явило мутный силуэт, проглядывающийся сквозь густеющую мглу сознания, а не распухшую, противную физиономию. Потрепанная личность - отраженная и реальная не вызывала у меня совершенно никакой симпатии. Я с трудом заставил ее одеться. А потом снова подошел к зеркалу. Было что-то отвратительное, покойницкое в искаженных линиях отражения. Я решил быть с ним абсолютно откровенным и даже немного грубым. "Отпросишься у шефа и пойдешь к психиатру", - приказал я ему, недвусмысленно выразив свою готовность на решительные меры. Это подействовало. Молодой человек из зеркала отдал мне честь, вытащил из ящика тумбочки ключи, и, разворачиваясь, пропал из моего поля зрения. Я вышел на площадку, захлопнул дверь и, отыскав в связке нужный ключ, попытался вставить его в замочную скважину. Задача оказалась не простой. "Да, брат, нелегко", - прогремел над моим ухом голос соседа-пенсионера. Он был прекрасен в своем всегда новеньком спортивном костюме. Засмотревшись на атлетически сложенную фигуру, на чудный здоровый румянец на его толстой ха... лице, я осознал свою полную безнадежность. Видимо, я не излучал ничего кроме отчаяния, ибо сосед шепнул "Подожди " и скрылся в глубинах своей квартиры. Вернувшись через минуту, он протянул мне стакан и приказал: "Пей!" Я послушно опустошил емкость, отметив странный привкус жидкости и... вдруг... Рвануло! Залило напалмом! Испепелило... задохнувшись, я согнулся попол м. Сосед яростно забарабанил по моей спине. Прошибло. Я захрипел, закашлял. "Молодой еще", - ухмыльнулся сосед. Главное вовремя опохмелиться, но еще главнее - здоровый образ жизни. Ясно?" Я промолчал, хотя у меня было что сказать о его близких. Взглянув в честные светлые глаза доброго человека, я ступил на первую и очень неустойчивую ступеньку.