Наступило молчание, и у меня не хватало духу нарушить его. Каждое слово Кэтрин Вильсон причиняло мне боль, мучительную боль, но ее рассказ мог навести меня на след. Никогда в жизни не мог бы я предположить, что моя жена замешана в такой грязной истории; но все же лучше было знать правду, даже столь неприглядную, чем сражаться с ветряными мельницами, а я только этим и занимался все последние дни.
Кэтрин опять заговорила, но, казалось, теперь она не замечает моего присутствия и перебирает воспоминания ради собственного удовольствия.
– Монтегю сказал мне еще одну вещь, в которую мне как-то не хочется верить. Он встретил Фреда, бывшего приятеля Рихтера. Фред тогда только вернулся из Парижа, где виделся с Гарольдом, и Гарольд во всем винил Патрицию, он говорил, что она обвела его вокруг пальца, что она виновница всех его бед… Он даже утверждал, – Кэтрин понизила голос, – что именно Пат известила полицию обо всех делах, которые творились в «Фазане»… Но я всегда отказывалась этому верить. Я очень любила Пат; она сразу же понравилась мне, и не только потому, что была красивая и воспитанная, но еще и потому, что она очень умная была, а это такая редкость, чтобы женщина была умная. И характер у нее был приятный: за полтора года мы ни разу с ней не поссорились. Вот с мужчинами она была слишком жестока, это правда; Тед, бедняга, здорово от нее натерпелся. Ну а Рихтер мне никогда не нравился… Но доносить на него за это в полицию… И не на него одного, а на десятки людей… Нет, Пат на это была не способна. А Рихтер твердил, что это именно она. И он вроде поклялся ей рано или поздно отомстить.
Может, я был неправ, что так и не рассказал тебе обо всем этом? Ты наверняка дал бы мне умный совет, возможно, и просветил бы меня насчет Кэтрин Вильсон, помог бы мне избежать многих ошибок и многих оплошностей. Но пойми меня, Том. Рассказ этой женщины выставлял Пат в таком неприглядном свете; мне самому стоило большого труда все это переварить, мое существо восставало против этого нового, навязанного мне облика Пат. Мог ли я, Том, вынести мысль, что и ты увидишь ее такою?…
Но все же, когда я распрощался с Кэтрин Крейн, первым моим побуждением было позвонить тебе. Ты был мне необходим, мне нужно было, чтобы кто-то ободрил меня, мне надо было с кем-то все обсудить, чтобы установить, что в этом ужасном рассказе правда и что ложь. Я позвонил тебе, Том, но мне сказали, что ты еще не вернулся. И я поневоле остался один и опять погрузился в свои невеселые мысли.
Я понимал, что рассказ Кэтрин нельзя считать сплошным нагромождением вымысла. Слишком уж многое в нем выглядело вполне достоверно. Да и зачем было ей придумывать такую кучу событий, которые отнюдь не служили к ее чести. Конечно, в ее повествование могли вкрасться и какие-нибудь неточности, кое-что она могла неправильно истолковать, а кое о чем просто забыть… Но в целом все казалось достаточно убедительным. И мне предстояло свыкнуться с этой мыслью…