Проспер Дэвис подходит ко мне в четыре часа утра. Клуб почти пуст, остался только самый узкий круг: музыканты, менеджер, несколько действительно близких друзей и парочка полуночников, давно беззастенчиво рассматривающих меня. Сцена погружена в темноту, атмосфера раскованная. Проспер заказывает себе стакан со льдом и бутылку минеральной. Потом поворачивается ко мне и улыбается. Он молчит. Вероятно, застенчив. Теперь должна действовать я. Теперь или никогда. Вперед, Офелия!
– Вы играли великолепно, – говорю я по-английски, пытаясь преодолеть дрожь в голосе (мужчина настолько красив, что слова застревают у меня в горле), – поздравляю!
– Спасибо. – В голосе не слышно удивления. Он явно ждал, что заговорю первая. – Рад, что тебе понравилось. Я тебя видел со сцены. Ты американка?
– Нет, канадка. Но живу в Париже.
Больше мне и говорить ничего не надо. Дело пошло. Проспер Дэвис откашливается.
– Ты кого-нибудь ждешь?
– Нет.
– Можно к тебе сесть? После концерта мне непременно надо с кем-нибудь поговорить. – Он опускается на табурет рядом со мной и вытягивает свои длинные ноги. – Постепенно подходит критический момент. Мы уже шесть недель в турне. И я начинаю скучать по Нью-Йорку! – Он протягивает мне пачку сигарет. – Ты куришь?
– Нет, спасибо!
Он улыбается и закуривает.
– И не привыкай. Очень вредно.
– Не волнуйся, мне не нравится.
Наблюдаю исподтишка, как он с наслаждением пускает к потолку голубой дым. Кожа у него бархатистая, с золотым отливом, глаза цвета фундука, ресницы длинные и блестящие. Губы полные, широкие, красиво очерченные. Великолепная смесь. Волосы, глаза и рот – африканские. Прямой нос и высокий лоб – однозначно европейские. Но особенное впечатление производит на меня его голос – глухой, низкий, медлительный, немного хрипловатый. Самый эротический голос, который я когда-либо слышала. Голос мужчины, который все делает обстоятельно и неторопливо. Который не начинает того, чего не может довести до конца. Как он играет на контрабасе, я слышала. Если он так же хорошо любит… О боже, лучше не думать об этом, а то не смогу сдержаться.
– Ты как-то неудобно сидишь, – вдруг объявляет Проспер. – Эти высокие табуреты опасны. Пошли лучше за столик.
Я смущенно иду за ним, моя собственная воля словно парализована. Потом слушаю, как он рассказывает о турне. Рим, Мадрид, Лондон, Стокгольм, Осло, Вена, Берлин и вот Париж. Восемь стран за шесть недель. Почти каждый вечер – концерт. Но Франция – последний этап, потом наконец домой.
Время идет и идет, но я этого почти не замечаю. Усталость как рукой сняло. Смуглый красавец интересно рассказывает, не впадая в пошлость, на хорошем литературном английском, он явно получил хорошее воспитание. Я тайком рассматриваю его руки. Тонкие, чувствительные, с длинными пальцами. Нет ли изуродованных ногтей? (Тогда я бы сразу удрала.) Но все в порядке, ногти у него светлые, красивой формы, ухоженные. Ладони розовые, намного светлее его кожи. И язык светлее губ.