— Если он и умрет, то только для того, чтоб возродиться к жизни вечной. И не твое поганое[1] дело за него решать.
Млад глянул попу в глаза: удивительно, жрец христианского бога, занимающий, по-видимому, высокий пост среди других жрецов, вообще не имел potentia sacra[2]. Как же он общается со своим богом? Откуда узнает его волю?
— Юноша останется здесь, — ответил Млад.
— Душу, уже спасенную, погубить стараешься? — усмехнулся священник, — сам в дикости первобытной живешь и других за собой тащишь?
«Первобытная дикость» больно задела Млада — разговор переходил в область politiko[3].
— Мы со своей первобытной дикостью разберемся сами, без иноземцев. Юноша русич, а не болгарин, его зовут родные боги.
— Твои боги — деревянные истуканы, не более. Бог — един и всемогущ, он не знает границ и народностей, для него все равны! — с пафосом произнес поп.
— Мне интересно, а кто тогда зовет юношу? Деревянные истуканы? — усмехнулся в ответ Млад.
— Бесы, прислужники Сатаны, врага рода человеческого. И ты — тоже его прислужник, вольный или невольный.
— Мне все равно, как в Болгарии называют моих богов, а меня — и подавно. Спасайтесь от своего бога сами, без нас. Мальчик останется здесь, даже если вы всю ночь будете читать мне лекцию о чужих богах.
— Мы заберем его силой, — мрачно кивнул поп.
— Я слышал, христиане не противятся злу насилием. Или к жрецам это не относится?
— Защита веры — это не противление. Спасти божьего раба, его душу от адовых мук — богоугодное дело.
— Раба? И когда это русича успели продать в рабство? Убирайтесь-ка прочь, дорогие гости. Это мой дом.
— Дикая страна и дикие люди… — пробормотал вдруг один из католиков сквозь платок, который от мороза прикрывал даже нос, — им несут божественный свет, но они предпочитают гнить в своем невежестве…
Католик сказал это по-латыни, и Млад отлично его понял.
— Suum cuique placet[4], — проворчал он так же тихо. Дешево, конечно, и для католика вовсе не убедительно. Эти иностранцы приехали в страну, где грамоту знает каждый хлебопашец, в университет, где учится две тысячи студентов, где естественные науки достигли таких высот, что им и во сне не приснится! И смеют говорить о невежестве? В то время как их города тонут в нечистотах?
— Напрасно ты не послушался нас с самого начала, отец Константин, — кашлянул второй католик, — святая инквизиция давно знает, что Дьявол рано или поздно победит даже самую крепкую в вере душу. Только огонь может вернуть такую душу Богу. Только actus fidei[5].
— Методы вашей святой инквизиции распугают варваров! — брезгливо прошипел отец Константин, — поэтому ваша паства в пять раз меньше моей!