— Да нет, они не придумали. Разве можно такое придумать? — Млад вздохнул и поспешно добавил, — но со мной все хорошо, я выздоровел. Почти совсем… Не плачь, пожалуйста.
— Теперь же тебе не надо от меня уходить, правда? Теперь ты можешь утешать меня, сколько тебе захочется, — она улыбнулась сквозь слезы.
— Я тебя утешаю, — он погладил ее плечо.
— Да сядь же, наконец! Я сейчас. Я что-нибудь приготовлю. У меня есть молоко, и хлеб еще не остыл, хочешь хлеба с молоком?
— Не надо ничего.
— Младик, ты такой худущий, страшно же смотреть…
— Ты думаешь, я сразу поправлюсь, если немедленно поем хлеба с молоком? — он улыбнулся.
— Я буду кормить тебя три… нет, пять раз в день. И ты поправишься, рано или поздно. Ну хоть чаю?
— Не надо. Просто посиди со мной рядом. Я очень по тебе скучал.
— Мне надо было приехать к тебе в Псков.
— Ну что бы ты там делала? И потом, это и вправду было опасно.
— Я бы ухаживала за тобой. Мне однажды приснилось, что ты зовешь меня, что тебе очень плохо, и ты кричишь, и зовешь меня. Я встала ночью и начала собираться. И пошла в Новгород, среди ночи, представляешь? Но меня никто не захотел везти в Псков.
Млад прикусил губу — то, что в бреду казалось ему естественным, теперь вдруг вызвало неловкость и стыд.
— Я звал тебя, — он честно пожал плечами, — но я был в горячке, я же не думал, что ты меня услышишь на самом деле. Верней, тогда я думал, что ты меня услышишь…
Она снова обняла его и замолчала, поглаживая его плечи и голову — бережно, нежно. Млад замер и задержал дыхание — он так соскучился по ее ласке, и совсем забыл, как это хорошо.
— Чудушко мое… Мое бедное худущее чудушко, — наконец, шепнула она ему на ухо, — я больше никуда тебя не отпущу.
— Не отпускай. Я только хотел пойти баню стопить… Добробой… Он…
— Я знаю, — она взяла его за руку, — и про Ширяя знаю… Я сама истоплю тебе баню, и сама тебя попарю, не ходи никуда.
— Ширяю надо помочь. Он еще не привык, не научился.
— Я думаю, он уже парится, — Дана усмехнулась, — его тоже ждали. Знаешь, я боюсь на тебя смотреть. Мне страшно делается, когда я на тебя смотрю…
— А ты стала еще красивей, — вздохнул он.
— Да уж, красивей… ничего не скажешь, — она засмеялась сквозь слезы.
— Конечно.
— Да ну что ты говоришь, Младик! Весь университет обсуждает, все бабы в Сычевке. Всем давно стало заметно… Лето ведь, никуда не спрячешься…
— От чего? — не понял Млад.
— Младик, ну посмотри на меня… Ты что, ничего не видишь?
Он внимательно всмотрелся в ее лицо — чуть округлившееся, с припухшими заплаканными глазами.
— Тоже мне, волхв-гадатель, — она улыбнулась, — ну посмотри же!