Патриция подошла, взяла у него из рук сигарету, затянулась и сунула ее ему обратно меж пальцев. Он лениво повернул голову в ее сторону.
— А ты знаешь, чего тебе на самом деле хочется? — медленно спросил он. — Сначала у тебя был некий Том, потом какой-то галантерейщик… А может, ты лесбиянка?
— Ну и что? — спросила Патриция. — Мне нужна любовь. В любом виде!
— Так если ты думаешь, что у тебя с Айменгой будет любовь — иди к ней. Зачем ты пошла за мной?
— А почему нет? Я бы пошла и с тобой, Бернард, но тебя, кажется, это не очень интересует.
— Тебе так кажется? — Он взял ее за руку и повел в павильон для съемок, сейчас погруженный в кромешную темноту.
Остановился, обнял ее и поцеловал. Поцеловал нежно, не стараясь высосать из нее все и не кусая больно губы. Рука его волнующе пробежала по ее спине.
Том открыл Патриции вкус к любви. Сейчас она старалась забыть Тома и внушила себе, что ей очень нравится ласка фотографа.
Белокурый фотограф, прекрасно ориентируясь в темноте, подвел девушку к кожаной тахте, уложил. Лаская ее грудь, левой рукой стал расстегивать пуговицы на ширинке ее шорт. Не очень ловко, впрочем. Наконец справился с поставленной задачей, склонился над ее животом и начал стаскивать шорты.
Она чуть приподнялась, чтобы ему это удалось и, стараясь завести его и себя, застонала.
Он выпрямился и снял брюки. Лег на нее. Патриция обняла его двумя руками и потянулась к нему губами. Он ласкал ее, она стонала с закрытыми глазами, думая про себя когда же он овладеет ею, и не зная хочет ли она этого на самом деле или ей только кажется, что хочет.
Он протянул руку с тахты куда-то вбок и нащупал пульт на длинном тонком шнуре. Нажал на кнопку и все помещение наполнили блики световспышек и щелканье расставленных вокруг тахты на треногах фотоаппаратов.
— Что?! — встрепенулась Патриция и попыталась вырваться. — Что ты делаешь?
И тут он вошел в нее, она ощутила живую, горячую плоть в себе. Ей стало мерзко, противно и страшно — яркие, слепящие вспышки выводили ее из себя.
Она стала бить его кулачками в грудь, стараясь освободиться от его объятий.
— Хорошо, хорошо! — воскликнул он. — Давай еще! Прекрасно! — Он не переставая, в такт движению, нажимал на кнопку к которой были присоединены все вспышки и фотоаппараты.
— Прекрати! Перестань! — кричала Патриция, в тщетных попытках освободиться.
Движения его были грубы, сильны и резки. Он не прекращал садистских перемигиваний вспышек.
Он обжег внутренности Патриции горячим извержением и расхохотался, словно восставший из ада Люцифер.
Так мерзко Патриции еще не было никогда.