Операция против Савинкова, задуманная ОГПУ, должна была начаться посылкой из Москвы за границу савинковца, которому можно было настолько верить, чтобы без колебаний отправить его туда одного.
Выбор был небольшой: либо Шешеня, либо Зекунов.
Шешеня по своим данным подходил больше, а главное — он был известен всему руководству савинковского союза. Но веры у чекистов ему не было никакой. Страх перед расплатой за совершенные им преступления, может быть, еще сделает свое дело, но твердо надеяться на это нельзя…
Сейчас самым главным было выяснить меру допустимого доверия Зекунову. Если Зекунов, перейдя границу, переметнется к противнику, вся операция будет провалена. Более того, вторично начинать ее будет уже бессмысленно…
Зекунова ввели в кабинет Федорова в седьмом часу вечера. Это был первый случай, что его вызвали на вечерний допрос, но он этим не был ни встревожен, ни удивлен. Он поспешно сел на обычное свое место перед столом Федорова и опустил голову.
— Ну что же, Михаил Дмитриевич, вспомнили что-нибудь еще?
Зекунов отрицательно покачал головой и, не поднимая головы, ответил:
— Я сказал: врать не буду. Один раз соврал — хватит.
— Когда соврали?
— Да не вам, а там, в Варшаве, Шевченко и компании. Будь проклят тот час!
— Значит, во всем виноват только тот час?
— Я во всем виноват! Но самое тяжкое наказание несу не я.
— А кто же?
— Жена моя, вот кто. Один ребенок на руках, другой скоро родится, — Зекунов обхватил голову руками и закачался из стороны в сторону. — Ждала меня столько, и для того, чтобы я ее погубил.
— Запоздалое раскаяние, Михаил Дмитриевич. Расскажите-ка лучше, как вы попали в плен.
Зекунов вскинул голову и удивленно посмотрел на Федорова.
— А это к чему?
— Хотим знать о вас и это.
— Все по той же глупости и в плен попал. Да, да! Меня, дурака, жизнь все время учит и все без толку.
— Расскажите.
— Тут целая история… — начал Зекунов. — Значит, был со мной на военной службе такой человек — капитан царской, потом комбат Красной Армии Чапельский. Мы с ним всю царскую войну вместе отбыли. Почему-то он меня отметил среди других офицеров и даже вроде опекал. А в революцию вышло наоборот — я его уговорил податься в Красную Армию, и мы вместе наступали на Варшаву. В одном запутанном бою видим — плена не миновать. Ночью Чапельский подозвал меня и говорит: «Идем!» Я пошел. Спрашиваю — куда. Он говорит: «К разуму и свету». Ну, идем и идем. А он меня, оказывается, в плен привел. Он, видите ли, в красных идеалах разочаровался.
— А как с идеалами у вас? — спросил Федоров.
— Сам не знаю, а раз не знаю, значит, их нет.