Два года, которые Иден прожила в сиротском приюте, действительно показались ей вечностью. Но когда ей было тринадцать, Кайл и Лу забрали ее и взяли с собой в Нью-Йорк, где она провела свои отроческие годы. С тех пор она избегала Нью-Йорка так же решительно, как и Линч Холлоу.
Маленький дом в темноте выглядел по-другому. Леса, окружающие его, казались гуще, высокие деревья закрывали крышу. Очертания дома были более определенными, чем в смутном одномерном образе, сохранившемся в памяти.
Дом не казался именно тем самым, и это придало ей храбрости, но выйдя из машины, она вздрогнула от обильных и так хорошо знакомых запахов меда, древесины, сладости и мускуса.
Входная дверь открылась, и свет упал на крыльцо. Высокая фигура дяди заполнила дверной проем и отбросила тень, которая достигла носков ее туфель.
– Иден! – Кайл шагнул за порог, позволив створке двери захлопнуться за ним.
Он шел к ней через двор, и она старалась ответить на его улыбку. Прошло полтора года с тех пор, как она последний раз его видела, когда он и Лу прилетели в Калифорнию на Рождество, чтобы позаботиться о Кэсси.
Кайл наскоро обнял ее.
– Багаж?
Она открыла багажник и показала два чемоданчика и портативный компьютер.
– Лу в доме? – Она вытащила один чемоданчик из багажника.
Кайл кивнул и улыбнулся, поставив компьютер на землю. Она подумала, как это уже было не раз, каким теплым был этот человек, и как бы хотелось ответить на его теплоту.
Внутри дома все изменилось. Урбанизировалось. Входная дверь все еще открывалась неудобно – в кухню, но само помещение было переделано и осовременено. Иден никогда бы не узнала его. Прилавки и приспособления были расположены низко, чтобы соответствовать креслу-каталке Лу, а на потолок над столом проникал дневной свет. Между кухней и гостиной был небольшой рубленый коридор, а северная стена жилой комнаты была теперь целиком сделана из стекла.
Перед стеклянной стеной стоял мольберт Лу, а из огромных стереодинамиков, стоящих по углам комнаты, лился фортепьянный концерт Прокофьева.
– Вы сотворили чудеса с домом, – сказала Иден. Она стояла посреди комнаты, упершись руками в бедра, и осматривалась вокруг.
– Вы привезли Нью-Йорк в Лощину Линча.
Лу подкатилась к ней, чтобы поднести стакан ледяного чая.
– Кайлу пришлось кое-чем поступиться, чтобы я могла спускаться сюда, – сказала она. – Надеюсь, что нам не придется разрушить это для твоих изысканий.
– Нет, – Иден наклонилась, чтобы поцеловать тетю в щеку. – Мне нравится, как это получилось. – Она наблюдала, как легко Лу соскользнула из кресла-качалки на кушетку, несмотря на то, что у нее была только одна нога, выглядевшая к тому же недействующей. Лу приближалась к семидесятилетию и была красива; кожа на высоких скулах и вдоль резкой линии рта была влажной и гладкой. Глаза у нее были голубые, большие и глубоко посаженные под выразительные брови. У нее были собственные волосы, драматическая смесь черного и белого, заплетенная в пучок – стиль, который у другой женщины мог бы показаться безжизненным, но Лу придавал аристократичность и достоинство. Она носила черную блузу-джерси с широким воротом и длинную зеленую юбку. Ее можно было принять за отставную балерину, и это было близко к истине, потому что она когда-то увлекалась танцами. Каждый субботний вечер, когда Иден была подростком, Кайл ходил с Лу в дансинг, но, слава богу, это не стало ее профессией. Иден помнила облегчение, которое испытал Кайл, когда спустя несколько недель после того, как Лу потеряла ногу, она вернулась к мольберту.