— То есть, ты хочешь сказать, — уточнил Посланник, — что если этой мазью намазать, например, наконечник копья и метнуть в паука, то тот даже не успеет испустить импульс боли?
— Да, — усмехнулась Мерлью, — если ты обмажешь этой мазью оружие всех своих врагов, то удары их мечей и копий не смогут вызвать в рядах твоих пауков никакой цепной реакции. Боль будет испытывать только сам пострадавший.
— Спасибо за совет, — кивнул Найл, — но я постараюсь сделать так, чтобы пострадавших не было вообще.
— Ну надо же, — покачала головой Магиня. — Ты уже несколько лет правишь людьми, а все еще веришь, что хоть в этом мире можно чего-то добиться, не пролив крови!
Найл вздохнул. Он и вправду верил в то, что справедливость и благополучие достигается просто трудом, воспитанием людей и пауков в духе любви, всеобщим образованием. Увы, почему-то за каждый шаг к счастливому будущему его соратникам постоянно приходится расплачиваться своими жизнями. Вот и сейчас: он не желает ни чьей смерти, он не хочет убивать пришельцев с севера, он не хочет, чтобы в схватках погибали его товарищи, которых и так осталось слишком мало — но справедливость требует, чтобы город Смертоносца-Повелителя был возвращен выросшему в нем народу. Ждут освобождения замурованные под Черной Башней хранители мертвых и многовековая память пауков, желают ступить на земли предков возмужавшие люди и пауки. Вряд ли жестокие захватчики добровольно отдадут добычу, а значит — свою родину скитальцам придется освобождать силой!
— Зачем ты предлагаешь мне шесть сотен копий? — запоздало вспомнил Найл. — Ведь у меня всего лишь полсотни человек.
— Положим, не пятьдесят, а около полутысячи, — весело рассмеялась Мерлью, разом превратившаяся в юную девчонку. К тому же, тем, кто принимает участие в бою, потребуется по два-три запасных копья. Понимаешь ли, костяные наконечники ведь очень хрупкие, при сильном ударе они часто обламываются…
— Откуда пятьсот человек? — замотал головой Найл. — Людей из Провинции я с собой брать не хочу, в них начисто отсутствует боевой дух и слишком сильна страсть к самопожертвованию. А из братьев по плоти уцелело всего…
— Ты кому больше веришь, — перебила его Магиня, наклонившись к самому лицу, — мне или себе?
Найл запнулся — но не потому, что вопрос Мерлью поставил его в тупик, а оттого, что вместо ожидаемого теплого дыхания с губ девушки срывался ледяной холод. Нет, Мерлью не казалась каменным мертвым изваянием, ее глаза блестели влагой, ее губы улыбались, алый, чуть приоткрытый рот казался жарким, желанным, страстным — но из тонкой щелки вырывалось не горячее дыхание живой плоти, а ледяное дуновение недостижимых горных вершин.