— Слышать слышал, но летать туда не приходилось, — ответил я. — Не было причин там останавливаться. Там никто не базируется, кроме кораблей Флота.
— Но вы все-таки слышали о ней в других портах? Хоть что-нибудь? — Голос его задрожал. — Она так чертовски далеко от нас: Мы полностью отрезаны от мира на этом проклятом континенте. — Он сглотнул слюну и, собрав остатки достоинства, закончил фразу: — Прошу прощения. Удивляетесь, наверное, что какой-то бродяга донимает вас расспросами.
— Похоже, вы и сами были когда-то космическим пилотом, — рискнул я предположить. Он не выглядел слишком обидчивым.
— Не совсем так, — вздохнул он. — Не то, что вы имеете в виду. Но однажды — очень давно, я стал им. — Он посмотрел затуманенным взглядом куда-то вдаль. — Когда же это было? Сейчас посчитаем. На Сан-Валерио я провел семь лет, так? Там пятый временной пояс, кажется. А перед этим… Впрочем, это неважно. Я просто упиваюсь жалостью к себе — самое презренное чувство. Да и вам, наверное, порядком поднадоел.
— Нет, что вы, — возразил я, почувствовав, что этому человеку есть что рассказать, да и Жак бросал на меня красноречивые взгляды. Принесли ликер, и я заплатил за всех. Баляфр с достоинством поблагодарил меня и начал потягивать напиток маленькими глотками, стараясь, видимо, поддерживать желательную степень опьянения.
Мне и раньше приходилось кое-что слышать о нем. Жил он в лачуге, рядом с обрывом, перебивался случайными заработками и однажды, собирая перламутровые раковины во время прилива, едва спасся от рыбы-меч — тогда у него и появился шрам. В Сенвильской клинике, в часе езды отсюда на автобусе, шрам могли бы убрать, но он предпочитал тратить все деньги на выпивку. Порто Бланке, находящийся за океаном, мог с таким же успехом располагаться и на Луне. Этот человек вовсе не был безмозглым, опустившимся алкоголиком. Почти все свободное время он проводил в своем бараке за компьютером, выуживая книги и музыкальные записи из центрального банка данных.
Незаметно мы перешли на английский, потом, спохватившись, принесли Жаку свои извинения.
— Ничего, мне полезно попрактиковаться, — рассмеялся тот. — Вам и невдомек, со сколькими иностранцами я вожу знакомство. Но уж коль заходит разговор про… Аристотеля — так, кажется? — и про справедливость, у меня мозги сразу перегреваются, так что желаю вам хорошо посидеть, друзья.
Он присоединился к прежним собутыльникам. А мы с Баляфром проговорили всю ночь напролет. Не сразу удалось мне вытянуть из него эту историю — не то чтобы он раньше ни с кем ей не делился, но все-таки я был не из местных, и Баляфр все цеплялся за остатки гордости. Но я тоже читал философов и повидал немало других миров. И в конце концов он решил: мое мнение не менее ценно, чем мнение какого-нибудь священника, или морского капитана, или старой, умудренной жизнью жены рыбака. Воздалось ли ему по заслугам или он стал жертвой неоправданной жестокости?