Осмундсен сидел неподвижно, как ледяная скульптура. Потом он достал платок, вытер лицо и стер плевок со свитера. Он посмотрел на Карла Ланге странно, задумчиво, что ли.
— Я… — сказал Карл Ланге и запнулся.
Осмундсен молча швырнул носовой платок на пол рядом со стулом.
— Я потерял голову, — сказал Карл Ланге. — Я прошу прощения.
Осмундсен едва заметно кивнул; Карл Ланге не понял, что это значит.
— Вы, конечно, понимаете, что это карается по закону.
Карл Ланге промолчал; эта сторона вопроса не интересовала его нисколько.
— Сядьте, — сказал Осмундсен.
— Я предпочитаю стоять.
— А я предпочитаю, чтоб вы сели.
Карл Ланге остался стоять.
— Хорошо, как вам угодно. На ваше счастье, мы были вдвоем.
— Я не собираюсь отпираться.
— Хорошо.
Осмундсен замолчал; повисла долгая пауза. Стыд, что позволил себе такой мало интеллигентный поступок, прошел, теперь Карл Ланге жалел, что не последовал совету Осмундсена, не сел. Лучше б я дал ему в пятак, чем плеваться, подумал он. А как бы я до него добрался через стол? Вот и пришлось плеваться.
— Так. Что-нибудь еще? — сказал Осмундсен.
Карл Ланге обмер. Нет, подумал он, больше ничего.
— Все.
Карл Ланге повернулся и пошел, он едва сдержал усмешку. Но пока он выбирался по коридорам Полицейского управления, губы раздвинулись в улыбку. А снаружи, там было серо и промозгло, он зашелся в хохоте, еще беззвучном, но уже почти слышном. Здорово я плюнул ему в рожу, вспоминал он, млея от восторга, так и надо было, прямо в Полицейском управлении, первый раз в жизни преступил закон — и так в точку, поделом ему.
Но восторг быстро улетучился, полная победа не казалась уже такой окончательной. Домой Карл Ланге вернулся с ощущением страшной пустоты внутри себя. Он сел, не сняв куртку, он чувствовал себя чужим, неприкаянным. Я конченый человек, подумал он. Теперь все.