Когда она возвратилась, в доме никого не было. Саманта с облегчением вздохнула и начала строить дальнейшие планы. Уговаривая себя, что свободный человек может делать все что угодно, она поджарила себе воздушную кукурузу, вернулась в постель и стала смотреть видеокассеты. Однако все записи, приобретенные ее отцом, были с какими-то научными фильмами о жизни всяких букашек и птиц, поэтому она почти сразу заснула. Как же замечательно иметь возможность поспать днем, думала Саманта, засыпая. Ведь дневной сон — это роскошь для привилегированных. Когда уже стало смеркаться, ее разбудил чей-то смех. Она вылезла из постели, подошла к окну и выглянула в сад. Кажется, ее домовладелец устраивал вечеринку. Он жарил мясо на рашпере, и Саманта успела отметить для себя, что делает он это неправильно — протыкает мясо, когда переворачивает. Человек шесть хорошо одетых гостей потягивали пиво.
Казалось, какое-то неведомое чувство подсказывало ему, что она на него смотрит. И как это уже случалось не раз, он внезапно повернулся и помахал ей, давая понять, чтобы она спускалась и присоединялась к компании. Но Саманта отпрянула от окна и задернула занавески. Она вставила в проигрыватель компакт-диск, села в отцовское кресло и приступила к чтению. Сейчас она читала толстенную, весом эдак под три килограмма, биографию Екатерины Великой. Когда же смех внизу стал громче, она увеличила громкость проигрывателя. На всех отцовских компакт-дисках была музыка двадцатых-тридцатых годов, блюзы, траурные песни, в исполнении таких певцов, как Бесси Смит и Роберт Джонсон. Саманта никогда сама не купила бы таких записей. Но теперь они все больше нравились ей, только потому, что нравились отцу.
Когда она еще не уехала из Луисвилля, то, так и не решившись расстаться с вещами отца, часть из них запаковала в ящик и отправила в Нью-Йорк. Она чувствовала, что когда носит его рубашки поверх своих джинсов, это сближает ее с отцом еще больше. Ей нравилось спать в его пижаме, но особенно она любила носить его громадный фланелевый халат.
Саманта спала иногда целыми днями, просыпаясь только затем, чтобы спуститься вниз за миской кукурузных хлопьев, а то и вовсе ничего не ела.
Едва она вставала, как ее вновь тянуло в сон, поэтому она не затрудняла себя тем, чтобы переодеться из отцовской пижамы во что-нибудь еще.
За этот промежуток времени она еще несколько раз слышала раздававшийся из сада смех. Но больше уже не вставала полюбопытствовать, что же там происходит. И хозяин дома ее теперь не волновал. Иногда она сталкивалась с ним на кухне, но уже не убегала от него, а лишь сонно улыбалась и возвращалась к себе наверх.