– Ну как, Мег, нравится тебе твоя монета?
– Нет, папа. Глядя на нее, я буду всякий раз вспоминать, что она принесла тебе разочарование. – Девочка обняла его за шею и поцеловала. – Папа, не надо так гордиться своими детьми. Ведь гордыня – один из смертных грехов. Я напишу для тебя стихи – об отце, впавшем в грех гордыни.
– Ладно, Мег, буду ждать их появления. Они загладят разочарование, доставленное мне епископом.
Вечерами они собирались, беседовали и читали, иногда пели. Томас немного научил петь и Алису. Поначалу она противилась. Заявляла, что слишком стара поступать в его школу. Неужели он не способен думать больше ни о чем, кроме учения и преподавания? За латынь она не возьмется. А греческий – так ничего более языческого и представить нельзя.
Томас обнял ее и вкрадчиво попросил:
– Ну-ну, Алиса. Попробуй. Голос у тебя замечательный. Ты станешь нашей певчей птичкой.
– Никогда не слышала такого вздора! – заявила она. Однако принялась напевать за шитьем, пробуя голос; все поняли, что со временем она присоединится к ним; так и вышло.
Маргарет чувствовала, что в течение того года она полюбила отца еще больше – настолько, по ее словам, что, кажется, раньше не испытывала к нему никакой любви.
«Утопия» помогла ей глубже разобраться в отце. Благодаря этой книге девочка поняла его стремление к совершенству.
– Я горжусь тобой, папа, – сказала она, – так же сильно, как ты своими детьми. Кажется, мы оба очень гордые. А больше всего мне нравится твоя веротерпимость. – И процитировала: – «Полководец Утоп объявил нерушимым, что каждому дозволяется следовать какой угодно религии; если же кто-нибудь станет обращать в свою религию также и других, то он может это делать спокойно и рассудительно, с помощью доводов, не злобствуя при этом против прочих религий…» Мне нравятся взгляды Утопа на вопросы веры. Я нахожу их вполне разумными.
– Да, Мег, как прекрасен был бы мир, если б можно было внушить их людям.
Однажды Томас сказал ей:
– Милая дочь, я хочу обсудить с тобой один вопрос. Дело касается только нас. И не надо, чтобы кто-то еще знал о нем.
– Да, папа?
– Мег, ты знаешь, некогда мне хотелось уйти в монастырь, и, как ни странно, монашеская жизнь до сих пор меня привлекает.
– Что? Ты хочешь покинуть нас и поселиться в келье?
– Нет, ни за что! Ты ведь мне дороже всего мира… ты… одна ты – не считая других членов семьи. Когда Колет был моим исповедником, я однажды сказал ему, что жаден. Мне хотелось вести две жизни; видно, Мег, человек я рискованный, потому что хочу жить этими жизнями одновременно. Живя с вами здесь, я счастлив, и все же мне хочется быть монахом. Думаю, мы должны быть счастливы, праведная жизнь не значит печальная, и вместе с тем я придерживаюсь тех обычаев, которым следовал в Чартерхаузе.