У руководства латышских отрядов были три видных революционера: Эрнест Америк, Петр Бриедис и Огомар Ошкалн. Это были люди ярких судеб, настоящие революционеры, настоящие патриоты. Каждый из них был личностью незаурядной, интересной, о каждом можно было бы много рассказать.
Больше, чем с другими, я сошелся с Отомаром Петровичем Ошкалном человеком чрезвычайно общительным, добрым. Ему было под сорок, и он знал, что такое аресты и заключение в концлагерь за революционную деятельность. По профессии он был учителем, и можно с уверенностью сказать, что учителем хорошим: об этом свидетельствовали его высокая образованность, умение входить в контакт с людьми, прекрасное мастерство рассказчика, уравновешенность, сильная воля. В боевых операциях он держался так, будто ничем другим, кроме партизанской борьбы, не занимался с самого детства. Он был очень смелым человеком, но никогда не терял головы и в безрассудстве упрекнуть его было невозможно. Все это, вместе взятое, не могло не создать ему крепкого и заслуженного авторитета.
После свержения в 1940 году буржуазного режима в Латвии Ошкалн был депутатом Народного сейма, а затем Верховного Совета республики. Война заставила его взять в (руки оружие и пройти долгий путь партизанской борьбы: он был комиссаром отряда, полка, членом оперативной группы ЦК КП(б) Латвии по организации партизанского движения, комиссаром, а затем командиром партизанской бригады.
В дни нашего знакомства его боевой путь только начинался. И сколько неожиданностей было на этом пути! Помню, например, с какой душевной болью он рассказывал впоследствии об одном из боев, который вел его отряд уже на границе с Латвией, по пути из Партизанского края на родину. Дело в том, что в числе напавших на отряд полицейских Ошкалн узнал нескольких своих бывших учеников. Как они, такие добрые, отзывчивые и справедливые в детстве, через несколько лет смогли оказаться по ту сторону баррикад, в одном лагере с врагами своего народа, в одном лагере с фашистами, которые у любого нормального человека были в состоянии вызвать единственное чувство ненависть? Как могли они стрелять в своего учителя? Понять это Ошкалн не мог. И вот что меня тогда поразило: закончил он свой рассказ не сетованиями на предательство, не попреками или угрозами. Он вдруг сказал:
- Значит, что-то я не так делал, значит, плохо я их учил.
Это было очень характерно для него: искать прежде всего свою вину - какой бы ничтожной она ни была рядом с виной других.
Эрнест Америк был среди наших гостей самым старшим, ему давно перевалило за сорок. Но выглядел моложаво - энергичен, подтянут, ни грамма лишнего веса. У него было блестящее прошлое профессионального революционера: участие в гражданской войне, годы подполья, каторга, работа в Коминтерне... Обо всем этом он умел рассказывать чрезвычайно интересно, однако почти никогда не говорил о своих личных заслугах или о тех лишениях, которые выпадали на его долю. Это была одна из характернейших его черт - поразительная при такой богатой событиями биографии скромность. В нем не было даже намека на эгоцентризм, самолюбование или себялюбие. Зато была масса искренности, простоты, сердечности. Он легко сходился с людьми, все его знали, все уважали.