Срок подошел, а он так ничего и не решил. Знал твердо: так – не будет. А что «так» – неведомо.
На рассвете решительного дня Матхи показался у выхода из своего жилища. На нем красовалась страшная личина и большой колдовской наряд.
Слепец уверенно шел давно знакомой дорогой, притопывая на каждом шаге, так что погремушки на шапке, полах кожана и вычурном вересовом посохе дружно взбрякивали. Кроме этого звука ничто не нарушало тишины: весь поселок спал. То есть, на самом деле не спал никто, но полагалось спать, и люди добросовестно притворялись, лежа в постелях: сопели, похрапывали и ждали урочной минуты.
– Хур! Хур! – уже не Матхи, а злой Хурак – пожиратель трусов подкрадывался к городьбе, за которой мирно спали юноши. Еще мгновение – и кости захрустят на острых зубах демона. Но на пути Хурака вырос Бойша, вернее – не Бойша, а сам древний Лар. Он был наряжен в лохматые шкуры, на голове красовалась шапка с парой изогнутых рогов.
– Что нужно тебе здесь? – загремел Лар, гневно подымая к небесам нефритовую дубинку. Оружие это было очень знакомо чудовищу, ведь демон возник из печени убитого этой дубиной повелителя тьмы и холода предвечного Хадда. И все же, Хурак не отступил.
– Это моя еда! – пролаял он.
– Это мои воины! – возразил Лар.
– Это не воины – они спят и не слышат, как идет враг!
– Они не спят! – воскликнул лар, и тут же юноши с боевым кличем вскочили на ноги, а изо всех домов высыпали ждущие сигнала люди.
– Я голодный дух! – запел шаман. – Я сожру всех, кого смогу, я съем всех, кого сумею, я проглочу всякого, кто трус, я изгрызу любого, кто робок! Я Хурак, я желаю жрать! Я иду за вами, слабые сердцем, хлипкие душой! Трусы – вы моя пища!
– Здесь нет трусов! – раздался общий крик. – Здесь воины, воины, воины!
Злой дух сопротивлялся, но его уже почти не было, а снова был Матхи – слепой шаман.
Матхи склонился над заранее подготовленным костром, застучал кремнем.
Тертый огонь нужен для урожая, для домашнего очага, для изобилия во всяком хозяйском деле, а тут потребен огонь воинов, что добывают из камня. Тонкий хворост сразу заполыхал и быстро прогорел, рассыпавшись кучей мелких угольков. С долгим воплем шаман зачерпнул полную чашу жара. Над угольями колыхался голубой огонек.
Юноши уже стояли в ряд, вытянув перед собой левые руки.
Таши был в ряду третьим. Шаман подошел к нему; уродливая харя кривилась выпирающими клыками. Воистину, это был Хурак, алчущий свежей крови и пришедший мучить людей, чтобы выбрать слабых для своей кровавой трапезы. Толстыми пальцами он порылся в чаше, спокойно, словно не огонь держал, а перебирал гладкие морские окатыши, выбрал уголек и на ощупь положил его на протянутое предплечье. Запахло паленым волосом – рука у Таши была мохната, в неведомого отца. Таши не дрогнул, он продолжал стоять, безразлично глядя вдаль. Один за другим шаман разложил на подставленной руке семь угольков и пошел дальше.