Майлз дернулся, словно в судороге, от телефонного звонка.
– Это ты, дорогой? – услышал он нежный голосок Пенни. – Я звоню в неподходящий момент? Прости, если так.
Словно застигнутый всевидящим оком, он инстинктивно прикрыл только что выложенную им на стол папку каким-то первым попавшимся ему под руку бланком.
– Нет-нет, все в порядке.
– Мне позвонили насчет той лекции в Барнарде. Ты помнишь? Она состоится. Мы с Салли решили пойти.
– Отлично.
– Тебе придется самому заказать ужин. Я оставлю меню «Чайна-Гарден» у телефона на кухне.
– О'кей.
Она помолчала. Он слышал ее дыхание.
– Может, мне остаться дома?
– Нет-нет. Не стоит менять свои планы. Желаю тебе приятно провести время.
– Ты нормально себя чувствуешь? Ее вопрос почему-то задел его.
– Да, – твердо заявил он.
В трубке раздался звук поцелуя, затем трубка была повешена. Он положил свою. Теперь он мог заняться папкой. Раскрыв ее, Майлз сразу обратил внимание на то, что не было замечено им второпях в кабинете Ричарда. В папку был вложен отдельный, пожелтевший от времени конверт, на котором крупными буквами было написано: «Кэтрин Хеншоу».
Стараясь не думать о том, что он совершает, Майлз достал из незаклеенного конверта пачку листков и принялся за чтение.
Беверли Уинтерс затянулась сигаретой, стряхнула длинный столбик пепла в пепельницу на бронзовой подставке возле ее стула, откинув голову, проследила, как колечко дыма уплывает вверх к потолку. Она все никак не могла найти удобную и выгодную для себя позу. Избегая устремленного на нее сосредоточенного взгляда доктора Прескотта, она водила глазами по сторонам, рассматривая окружающие ее предметы.
Кабинет психиатра был обставлен неважно, не то чтобы бедно, но, на ее вкус, банально и тускло. Все эти «психи», как их называют на жаргоне, пользуются услугами одного и того же бездарного декоратора или покупают мебель со скидкой на складе где-нибудь на отшибе. Ее раздражала виниловая обивка стульев, кушетка, на которой наиболее озабоченные своим душевным состоянием пациенты возлежат и делятся с врачом своими свободными ассоциациями, а особенно выводили ее из себя внушительного размера настольные часы, отсчитывающие продолжительность сеанса. Они были расположены так, что только доктор Прескотт мог следить за временем. Ей же оставалось или гадать, сколько минут еще не израсходовано, или сверяться со своими наручными часиками, что, конечно, не укроется от наблюдательного психиатра.
Вдоль одной стены располагались книжные полки, сплошь забитые специальной литературой по психиатрии и соответствующей периодикой, собранной за много лет, переплетенной в увесистые фолианты с золотым тиснением. Здесь были книги обо всех эмоциональных травмах, каким только подвержена человеческая личность. Заглавия изобиловали такими словами: как «потеря», «расстройство», «зависимость», «фобия».